Фатум. Том второй. Голова Горгоны.. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский

песком до светлой древесины. Монах прищурился: ни людей, ни животных углядеть не удалось.

      Он посмотрел вверх: стервятники упрямо резали воздух крыльями. Олива лишь качнул головой: «Гриф – птица терпеливая, хитрая… Ее не проведешь… Значит…»

      Вдруг кожа на лице натянулась как на барабане. Его тень опустилась на крупного темно-коричневого скорпиона, обнимавшего лапами камень. Членистый хвост крутнулся в воинственном изгибе, черное жало защищало свой угол. Злобы в нем было, как на свинье грязи.

      Старик тихо ругнулся сквозь зубы и черенком кнута откинул опасного соседа.

      Вскоре показалась карета. Ее видавшие виды колеса крепко не досчитывали спиц и были на четверть занесены песчаными дюнами.

      «Боже милостивый! – доминиканец прищурил глаза. – Бедняги, похоже, угодили в самую пасть пыльной бури».

      Он выждал еще какое-то время: слух резал лишь редкий крик пестрой четы ястребов. Сцепив зубы, монах медленно двинулся дальше; птицы с недовольством затрещали крыльями, поднявшись на пару воздушных этажей. Теперь Олива не замечал их, взгляд его прикипел к невесть откуда взявшемуся империалу. Под ногами захрустел песок. Белая ряса липла к телу, будто намазанная клеем.

      Он сделал еще несколько шагов сквозь жесткую поросль чапарраля, когда обо что-то споткнулся, едва не отведав камней и пыли. «Sit tibi terra levis!»⁴² – его башмак зацепился за разбросанные ноги девушки, что без признаков жизни лежала в двух футах от задних колес империала.

      Монах болезненно сморщил лоб, сердце его бешено сту-чало о ребра. В какой-то момент он почувствовал голово-кружение. Ища поддержки, Олива судорожно вцепился одной рукой в разбитый обод каретного колеса, а другой – за оставшуюся дверцу. Она с легкостью распахнулась, и брат Олива проглотил вместе с трухой свой собственный крик.

      В рот ему смотрел массивный трехствольник, а из салона донеслось хриплое:

      – Кто ты?

      – Я… я… иеродьякон Олива из Санта-Инез… – насилу справляясь с одеревеневшим языком, пролепетал старик и не узнал свой голос. Тот стал тягучим и низким, как басы церковного органа.

      Рука офицера опустила пистолет, голова откинулась на сиденье, глаза закрылись.

      И тут монаха, будто пуля меж глаз, настигла мысль: сие тот самый испанец и сеньорита, о коих он был наслышан от пьяных драгун и капитана Луиса.

      Глава 4

      – Слушай команду! Мушкет к боку! Фитиль с курка! Фитиль на место! Мушкет ко рту! С полки – сдувай! На бой бери! Мушкет вниз! Порох на полку сыпь! Утряси! Полку закрой! Стряхни! Сдуй! Мушкет на левый бок! Порох и пулю в мушкет! Пыж – на полку! Забойник возьми! Пулю и пыж – добей! Забойник на место всунь! Правой рукой мушкет подыми! Левой посошок – готовь! Мушкет на вилки! Готовьсь!

      Эти стародавние, как житие Колумба, команды сержанта Аракаи терзали слух Диего два раза в день: утром и вечером уже третьи сутки! Он просыпался под них и засыпал. Он знал их наизусть, не хуже «Pater Nostrem» и ненавидел как черт ладан.

      «Вот

42

Sit tibi terra levis! – Да будет тебе легка земля! (лат.).