Купец и русалка. Ирина Муравьева

я его. Многих знал, сочинителей, а этого нет. Даже и не слыхал.

      – Ах, всех не запомнишь! – Русалка приплюснула влажный окурок. – Хорошую новость принёс ты, рогатый. Купец, значит, денежки взял и жену готов укокошить с младенцем в утробе? Понравилась наша речная любовь!

      – Ну, ты уж совсем… «Укокошить»! Кровавая! Тут, можно сказать, человек пропадает… Какой-никакой, а живой человек!

      – Придвинься, – сказала она, задышав на черта остатками горького дыма. – «Живой человек», говоришь? Он мужик. А я бы их всех, мужиков этих мерзких, на кол посадила бы всех их живьём, и пусть они медленно, медленно дохнут!

      Черт даже отпрянул.

      – Ну, ты, мать, люта! Иди тогда в большевики запишись!

      Она усмехнулась, куснула травинку.

      – А я там уже побывала. И что? Веселое дело идет, молодое! Живые-то нам будут скоро завидовать.

      – Куда веселее! – перебил её черт. – Работы прибавится. Это отрадно. Хотелось бы мне над матросами встать. Я сам ведь при Цезаре правил флотилией.

      – Ой, врешь! Не флотилией и не при Цезаре. А палубу драил у грязных пиратов.

      – Так это вначале. А после флотилией.

      – Вот ты хоть и черт, а всё врешь, как мужик. Тебя бы я тоже на кол, тощезадый!

      – Да что мне твой кол! Мне что кол, что травинка. Не чувствую я ни черта.

      И сам усмехнулся на свой каламбур.

      Русалка кивнула:

      – Да, с этим беда! Подружки зовут у моста тусоваться. «Давай, – говорят, – подразним мужиков! Кого пощекочем, кого заласкаем! Ведь всё-таки жизнь!» А я отвечаю: «Какая там жизнь? Одна суета бестолковая, глупость!» Вот ты не поверишь: забыла, как плачут. Скажи мне: как плачут?

      – Соленое что-то… Вода вроде с солью… Обиделся вот я недавно на наших. Хотелось всплакнуть, аж в груди зачесалось! Я тужился, тужился! И ничего! Сухой я, наверное, внутри, вот в чем дело. А всё-таки лучше тебя. Посердечнее. Вот ты ведь совсем не жалеешь людских?

      – Совсем не жалею. Кого там жалеть?

      – Нет, а я не такой. – И черт пригорюнился. – Мы тоже, пираты, бывало влюблялись… Найдешь себе шлюшку портовую, ладную… С кудрями до пяток. Давно это было… Когда я с флотилией плавал… Давно.

      – Короче! – Она закурила. – Наш план?

      – Удался, удался! Подбросил деньжонок. Накинулся, аки зверюга какая…

      – Всё взял?

      – Еще как! Даже не попрощался. Шепнул я на ушко ему, что к тебе с пустыми руками соваться не стоит. Потом ему в душу как следует плюнул. В исподнем сидел, вся душа нараспашку.

      – И что?

      – Как обычно.

      – А разум задел?

      – Как только вошёл, так сейчас и задел. Там кожа-то тонкая. Разум с горошину.

      Она передернулась:

      – Вот ведь: людские! Мы хоть не скрываем, какие мы есть. А эти рыдают, стихи у них разные!

      – На все сто согласен! Людские – говно, прости мой французский. Но ты уж сама разбирайся с купцом. Похоже, парнишка совсем пропадает.

      – Туда и дорога, – сказала русалка и дико, во тьме заблестела глазами.

      Черт грустно вздохнул:

      – Красиво ведь здесь, на земле, хорошо! Никак не привыкну: то утро, то ночь,