Христос Воскресе! Пасхальные рассказы русских писателей. Сборник

попыхтел и покосился влево, на своего племянника. Тот дремал. Длинные худые ноги его, завернутые в белые суконные портянки, лежали без движения; по очертаниям худощавого тела было видно, что это совсем еще мальчик, истомленный и до времени вытянувшийся на работе.

      – Федор, спишь? – тихо окликнул его старик.

      – Н-нет, – ответил тот сиплым голосом.

      Старик ласково наклонился к нему и, улыбаясь, шепотом спросил:

      – Ай соскучился?

      Ответ последовал не сразу:

      – Чего ж мне скучать?

      – Да ну! Ты скажи, не бойся.

      – Я и так не боюсь.

      – То-то, мол, не таись…

      Федька молчал. Старик поглядел на его худенькие плечи… потом тихонько отвернулся.

      Уже и на закате стемнело. Контуры вокзальных крыш едва рисовались на фоне ночного неба. Там, где оно сливалось с темнотою земли, перекрещивались и мигали зеленые, синие и красные огоньки. Осторожно лязгая колесами, прокатился мимо платформы паровоз, осветил ее красным отблеском растопленной печки, около которой, как в темном уголке ада, копошились какие-то черные люди, и все опять потонуло в темноте. Мужики долго прислушивались, как он где-то в стороне сипел горячим паром.

      Потом издалека гнусаво запел рожок. Из темноты и из-за разноцветных огней выделился треугольник огненных глаз. Он разгорался и приближался медленно-медленно, а за ним тянулся длинный, бесконечно длинный товарный поезд; подвигаясь все слабее, он остановился и затих. Через минуту что-то завизжало, заскрипело, вагоны дрогнули, подались назад – и замерли. Раздались чьи-то громкие голоса и тоже смолкли. Кто-то невидимый нес фонарь, и светлый круг, колеблясь, двигался по земле, под стеной вагонов.

      – Тридцать четыре, – сказал один из мужиков.

      Светлое Воскресение в деревне. Крестный ход вокруг церкви во время заутрени.

      Рис. П. Коверзнев, грав. А. Зубчанинов

      – Кого? Вагонов-то? Боле будя.

      – А может, и боле…

      Федька облокотился на руку и долго глядел на темную массу паровоза, смутно освещенную посередине, слушал, как что-то клокотало и замирало в нем, как потом он отделился от поезда и, облегченно и тяжело дохнув несколько раз, ушел в темноту, отрывистыми свистками требуя пути… Ничто, ничто не напоминало тут праздника!

      – Я думал, они хушь в праздник-то не ходят, – сказал Федька.

      – Ну да, не ходят! Им нельзя не ходить…

      И послышались несмелые предположения, что, может быть, с этим-то поездом их и отправят. Тяжело в такую ночь сидеть в темноте товарных вагонов, да уж все одно, лучше бы отправили! Старик заговорил о Харцызской. Но впереди была полная неизвестность: и где эта Харцызская, и когда они приедут туда, и какая будет работа, да и будет ли еще? Вот если бы земляков встретить, которые направили бы на хорошее место! А то, пожалуй, опять придется сидеть где-нибудь в томительном ожидании, запивать сухой хлеб теплой водой из вокзальной кадки. И тоска, тревога снова овладела всеми. Даже Кирилл