Фатум. Том первый. Паруса судьбы. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский

господа. Фрахтоваться время, да и такелаж заботы требует. А сейчас…

      На лаковых дверцах сыграли сабельные блики и в кают-компанию, вельми душевно позвякивая, въехала здоровущая братина, накрытая белой льняной скатертью, а за нею, тяжело сопя и отдуваясь, ввалился судовой кок Шилов, исправный камбузный матрос, уже два раза глазевший «дальнюю». На его обветренном, цвета грязной брюквы, лице блуждала лукавая улыбка.

      − Ну-с, господа,− капитан широко улыбнулся офицерам − все четверо с бесстрастными лицами чопорно стояли у своих стульев,− а это вам mon cadeau⁶⁸. За понимание и благой союз душ!

      Андрей щелкнул за спиной пальцами. Наученный Тихон не оплошал − махом спроворил: скатерка вспорхнула вверх. На полчище серебристых штыков «Абрау Дюрсо» запрыгали зайчики свечей.

      − Charmant!⁶⁹ − вырвалось у красавца Гергалова, и следом восторженный тенор мичмана Мостового:

      − Капитану Преображенскому − Vivat, господа!

      − Вива-а-а-ат!

      Глава 3

      Через пару недель, после того как фрегат «Северный Орел» вошел в Охоту, Андрей Сергеевич надумал разыскать шкипера Шульца.

      Было раннее утро, когда так далече и чисто слышны корабельные склянки⁷⁰. В прозрачном воздухе чувствовалась весенняя крепучая свежесть, наполненная гомоном морской птицы.

      Вышедший проводить барина до ворот Палыч невольно полюбовался статной выправкой капитана.

      * * *

      В порту утренние часы горячие. Одно слово − круговерть! Все гремит, движется, скачет! И все сломя голову, все скоком, с крепким матерным словцом, с шуткой и потом, с воровством да с зорким хозяйским оком, что не хуже кнута обжигает. Дорогу никто никому не уступит «ни в жисть», накось-выкуси! Оно и понятно, время −деньги; русский купец сию премудрость знал еще задолго до американца.

      Преображенский с трудом пробивался сквозь толпу народа, толкавшегося на пристани среди тюков и подвод, кивал временами знакомым ламутам-грузчикам, отравленным нищетой до полной покорности.

      Наконец впереди замаячила корчма, так похожая на выброшенного на берег кита. В ней сполна можно было навести любые интересующие справки, услышать небывалые бывальщины хмельных моряков и прочие сплетни со всего света. Но истинным призванием этого заведения были, без спору, кармановский мясной рулет и уха. Хотя имелась в наличии и гусятинка, и рябчик в мороженой клюкве, и белуга, и тушеный байкальский омуль. Умопо-мрачительный запах сей кухни повергал в исступление бездомных собак, стаи которых рысогонили по Охотску.

      Прежде чем войти в корчму, капитану пришлось перешагнуть через тело натрескавшегося в дым матроса, обнимавшего порог. Он что-то мычал с налитым, опухшим лицом, широко пораскинув руки с напружинившимися жилами. Здесь же, у входа, прилепившись пиявкой к бревенчатой стене, рядом с бадьистым ведром для отбросов, клянчил милостыню безногий нищий.

      Завидев вошедшего капитана, он вцепился заскорузлыми, с черными сломанными ногтями пальцами в край офицерского плаща и завыл:

      −

68

      Мon cadeau − мой подарок (фр.).

69

      Сharmant − великолепно (фр.).

70

      Склянки (бить склянки) − удары в колокол на судне от одного до восьми раз через получасовой промежуток времени, начиная с 12 часов.