Любовь по обмену. Лена Сокол

что-то плохое?

      – Вроде нет. Если не считать, что ты… курил.

      – У вас что, не курят? – Ставлю ногу на верхнюю ступеньку, осторожно переношу на нее вес всего тела. Та скрипит, но выдерживает.

      – Не все, – она комкает подол платья, глядя, как я, спускаясь вниз, исчезаю в темноте, – и точно не при родителях.

      – Хочешь сказать, твой отец не знал, что твой брат тусуется на крыше? У него ведь даже пепельница здесь к стене привернута.

      – Я вот не знала… – Голос Зои кажется печальным, и мне приходится задержаться, чтобы попытаться выхватить из темноты черты ее лица. Так и есть – уголки рта опущены вниз, лоб нахмурен. – Видимо, у нас не самые лучшие отношения с братом.

      – Бывает, – говорю, невольно вспоминая о Челси, и делаю еще пару шагов вниз.

      – А разве спортсмены курят? – пищит она, выглядывая с края крыши.

      Зоя дрожит, как заяц, боясь высоты.

      – Бывает, – хмуро повторяю я.

      Сигареты, прихваченные с собой, достались мне от Фло. Помню, выхватил пачку у нее из рук, когда она в очередной раз хотела закурить, чтобы избежать неприятных объяснений. И она так и лежала в кармане, а обнаружилась только несколько дней назад. Тогда и закурил впервые. Можно сказать, с горя.

      – Это же вредно, – зудит Зоя с крыши полушепотом. – Как ты бегаешь тогда на поле?

      – Нормально. – Спрыгиваю в траву и оказываюсь в окошке света как раз в тот момент, когда хозяйка дома подходит к плите.

      – Но ведь футболисту за время игры приходится делать столько… – она задумывается, – толчков? Э-э… тяги? Всплесков? Буксир?

      – Рывков? – подсказываю я шепотом.

      – Да, – выдыхает она смущенно.

      И я вижу, как мелькают в темноте на крыше пряди ее светлых волос.

      – И эта женщина еще собирается учить меня своему языку… – пытаюсь ее поддеть.

      – Да, придется туго… – соглашается Зоя, вздыхая.

      – Жёстко? – усмехаюсь я.

      – Плотно? – не сдается она.

      – Сильно?

      – Тяжело! – это слово срывается с ее губ почти победоносно.

      – Оу, да мы начинаем понимать друг друга! Нужно это отпраздновать. – Обхватываю обеими руками лестницу и шепчу: – А теперь слезай.

      – Что?! – Ее глаза становятся такими огромными от ужаса, что мне даже отсюда виден их блеск.

      – Слезай, говорю!

      – Ни за что…

      Так можно препираться сколько угодно, но вот ее мама за окном уже поглядывает на часы.

      – Быстрее!

      – Нет, иди, поднимись и открой мне дверь! – просит Зоя.

      – Нет, – улыбаюсь я. – Сейчас зайду, сяду за стол, а тебя оставлю здесь.

      – Не-е-ет, – не может поверить девчонка.

      – Не будь трусишкой, Зо-я, слезай.

      Она рычит. Натурально! Обрушивает какие-то русские ругательства и, громко копошась, спускает ноги вниз.

      – Давай, детка! – подбадриваю я.

      Но в ответ Зоя снова ворчит. Встает на ступеньку, спускается ниже, цепляется руками в лестницу и что-то говорит по-русски. Кажется, это проклятья. Она проклинает меня,