Если бы мы знали. Тамара Айленд Стоун

внимательнее всего. Не из-за рассказа о борьбе со слабой психикой, а из-за того, что она чувствовала себя уютно в «Завете» и все вели себя с ней дружелюбно, хоть она и не верила в Бога.

      Когда Скайлар упомянула об этом в Роще, Бейли недоверчиво на нее посмотрел и спросил:

      – Ты не христианка?

      – Не-а, – спокойно ответила Скайлар. – Никогда ею не была.

      – А кто же тогда? – уточнил Кевин.

      – Никто, наверное. А что? Это важно?

      Все от нее отвернулись и заерзали на своих местах: я почувствовала их возникшую неловкость. В «Завете» особенно пристально обращали внимание на силу веры – точнее, на недостаток таковой, и Скайлар этого не замечала только благодаря тому, что все держали свое мнение при себе.

      Аарон усмехнулся и нажал на паузу.

      – Пожалуй, это лучше вырезать.

      Я улыбнулась.

      – Да, сомневаюсь, что папа оценит посыл ее слов.

      Аарон выделил нужный отрезок, нажал «удалить», и признание Скайлар исчезло, словно его никогда и не было.

      – Интересно, каково это, – невольно произнесла я.

      Я не собиралась озвучивать свои мысли и ответа не ждала, но Аарон решил, что это вопрос, обращенный к нему: все-таки мы сидели вдвоем в одной комнате.

      – Каково не быть христианином?

      – Нет, не только. Я обо всем. Как можно слушать папину проповедь по понедельникам, рассказы учителей в классе и ни во что из этого не верить?

      – Скайлар, похоже, все устраивает. – Аарон открыл новый файл и начал перетягивать выбранные сегменты в пустой экран видеопроигрывателя. – Меня всегда восхищали убеждения других людей. Или их неверие во что-либо. А тебя?

      Восхищали – не самое подходящее слово. Да, мне было любопытно, и то, честно говоря, до недавнего времени я вообще об этом не задумывалась – до того, как мы с Эмори поругались и она заявила, что у меня нет ни одной собственной, оригинальной мысли в голове.

      Вместе с этими словами Эмори мне вспомнились и другие, и они закрутились у меня в мозгу, звуча все громче и громче.

      «Всегда проще согласиться с отцом, да? Зачем думать самой, если это не обязательно?»

      Мое сердце забилось быстрее.

      «Отец – твоя слабость, Ханна. Ты веришь всему, что он говорит. Всему, во что верит он. У тебя ни о чем нет собственного мнения!»

      У меня скрутило живот, и я поежилась.

      «Ты долбаная овца!»

      – Ты в порядке? – спросил Аарон.

      Я резко распахнула глаза, поняв, что изо всех сил сжимаю пальцами виски.

      – Да, – ответила я, медленно опуская руки.

      – Слушай, все хорошо. Что бы это ни было.

      Я кивнула, хотя хорошего в этом, конечно, было мало. Тем утром она не сказала мне ничего хорошего.

      – Хочешь об этом поговорить? – сказал Аарон.

      Кровь прилила у меня к щекам и кончикам ушей. Я помотала головой, хотя в глубине души мне хотелось обо всем ему рассказать. Я ни с кем не поделилась подробностями нашей с Эмори