Когда человек не дышит. Сергей Куприянов

якобы, выбираются народом. Сначала он ухмыльнулся, а при втором «якобы» открыто разулыбался, что вызвало эту улыбку, Серёгину оставалось только догадываться. Но после этого политика перестала быть запретной темой, Серёгин поведал о настырных японцах и вороватых хохлах, о противных китайцах и подлых поляках. Рассказал он о конфликте с Грузией, о войне в Чечне и Афганистане. Что касается «советской власти», Серёгин старался тактично обходить, ни разу не обмолвился он про Советский Союз – страна – государство – Россия, он сам уже начал было верить, что не будущее это, а всего лишь параллельный мир. Но Николай, как оказалось, был не так прост, всё это время он внимательно слушал Серёгу, удивлялся, делал большие глаза, качал головой или цокал языком, кивал, а когда Серёгин замолчал в раздумье, чем бы ещё удивить Николая, тоже тактично выждав паузу, вдруг сказанул:

      – Я знаю, что ничего у них не получится.

      Серёгин принялся было перебирать последние произнесённые им слова, пытаясь сообразить, о чём это он, но Николай, не дожидаясь ни Серёгиных вопросов, не набивая многозначительным молчанием себе цену, продолжил:

      – Нельзя государство на крови и злобе строить, «кровь людская не водица, не давай крови пролиться». Слыхал такую пословицу? Старая дедовская ещё поговорка, да и злоба с ненавистью – это удел слабых. Не может слабый хорошо государством управлять.

      Потом оба долго молчали.

      – Я тебе, Сергей Серёгин, вот какую историю расскажу, и не подумай, что я жалюсь, я так, чтобы ты знал, ну, в случае чего. Эти нехристи, знаешь, как над людьми издевались… Ноги людям отрубали, кто с ними не хотел идти… Я тебе честно признаюсь, купил справку-то эту, что не годен к службе, а Семён, брательник мой, и в самом деле хворый был. Ну и приехал военком – в солдаты набирать, ну какие ему солдаты, семеро по лавкам, меньшой ещё титьку сосал, ну и показал он справку-то эту, всё как полагается, с печатью и штемпелем, а того не знал, что военкома-то прежнего за мздоимство судили и как врага революции приговорили к высшей мере. Зыркнул он так глазищами своими, речь агитационную, говорят, толкнул и спрашивает: «А что это ты, Семён Трифонов, в армию не идёшь?» А сам всё шашечкой поигрывает, ну, как бы для устрашения, да и все мужики думали тогда, что куражится, не первый раз такое бывало. Ну, Семён и говорит – не могу служить, товарищ комиссар, ноги, мол, болят. Ну, какой знак он своим красноармейцам дал, или уговор у них заранее был, – толкнули они Семёна на колени, а комиссар этот и рубанул его по ногам. Одним махом и отрубил ему обе ступни: «Ну вот и всё, Семён Трифонов, не будут больше у тебя ноги болеть. Раз не захотел за казённые харчи рабоче-крестьянской красной армии служить, ползи домой теперь и пусть тебя баба кормит». Я тогда в отъезде был, мне только рассказывали. Мужики тогда кто дрын, кто оглоблю похватали, а что супротив шашек да винтовок-то сделаешь? Сначала-то их по избам разогнали, а потом всё равно, сколь надо им было, народу набрали и в Енисейск угнали. Нет, были и те, кто добровольно