Снова нас читает Россия…. Борис Слуцкий

– рарара – рарара!» —

      на двадцать

      слогов

      строки.

      Здесь

      ставший клубом

      бывший сельский храм —

      лежим

      под диаграммами труда,

      но прелым богом пахнет по углам —

      попа бы деревенского сюда!

      Крепка анафема, хоть вера не тверда.

      Попишку бы ледащего сюда!

      Какие фрески светятся в углу!

      Здесь рай поет!

      Здесь

      ад

      ревмя

      ревет!

      На глиняном истоптанном полу

      томится пленный,

      раненный в живот.

      Под фресками в нетопленом углу

      лежит подбитый унтер на полу.

      Напротив,

      на приземистом топчане,

      кончается молоденький комбат.

      На гимнастерке ордена горят.

      Он. Нарушает. Молчанье.

      Кричит!

      (Шепотом – как мертвые кричат.)

      Он требует, как офицер, как русский,

      как человек, чтоб в этот крайний час

      зеленый,

      рыжий,

      ржавый

      унтер прусский

      не помирал меж нас!

      Он гладит, гладит, гладит ордена,

      оглаживает,

      гладит гимнастерку

      и плачет,

      плачет,

      плачет

      горько,

      что эта просьба не соблюдена.

      А в двух шагах, в нетопленом углу,

      лежит подбитый унтер на полу.

      И санитар его, покорного,

      уносит прочь, в какой-то дальний

      зал,

      чтоб он

      своею смертью черной

      комбата светлой смерти

      не смущал.

      И снова ниспадает тишина.

      И новобранца

      наставляют воины:

      – Так вот оно,

      какая

      здесь

      война!

      Тебе, видать,

      не нравится

      она —

      попробуй

      перевоевать

      по-своему!

      Кельнская яма

      Нас было семьдесят тысяч пленных

      в большом овраге с крутыми краями.

      Лежим, безмолвно и дерзновенно.

      Мрем с голодухи в Кельнской яме.

      Над краем оврага утоптана площадь —

      до самого края спускается криво.

      Раз в день на площадь выводят лошадь,

      живую сталкивают с обрыва.

      Пока она свергается в яму,

      пока ее делим на доли неравно,

      пока по конине молотим зубами, —

      о бюргеры Кельна, да будет вам срамно!

      О граждане Кельна, как же так?

      Вы, трезвые, честные, где же вы были,

      когда, зеленее, чем медный пятак,

      мы в Кельнской яме с голоду выли?

      Собрав свои последние силы,

      мы выскребли надпись на стенке отвесной,

      короткую надпись над нашей могилой —

      письмо солдату страны Советской.

      «Товарищ боец, остановись над нами,

      над нами, над нами, над белыми костями.

      Нас было семьдесят тысяч пленных,

      мы пали за родину в Кельнской яме!»

      Когда в подлецы вербовать