Аномалии личности. Психологический подход. Б. С. Братусь

ли эта инстанция персонифицированной, вне нас сущей, или речь только об особой внутриличностной констелляции, возникающей и исчезающей вместе с нами? Вопрос, повторяемый и тревожащий человека во все времена, нашедший столько выражений в философии, литературе – и в прозе, и в поэзии. Вот, например, строки, написанные более ста лет назад И. А. Буниным:

      Есть ли тот, кто должной мерой мерит

      Наши знанья, судьбы и года?

      Если сердце хочет, если верит,

      Значит – да.

* * *

      Разумеется, мы пока говорим о смысловой сфере личности по преимуществу как о ставшем, сложившемся образовании. В реальности мы всегда имеем дело с некоторым становлением, приближением к тем или иным пределам и условиям. Свои внутренние закономерности движения, становления есть и в сфере любой отдельной деятельности (см. следующий параграф), и в возрастном развитии – переходе от одного этапа (эпохи) жизни к другому (см. § 4 гл. V).

      Надо ли говорить, что движение это всегда происходит в определенном культурно-историческом времени, выстраивание смысловых отношений с которым и составляет едва ли не основную задачу работы личности. Ясно также, что чем выше по внутренним иерархическим ступеням располагаются эти отношения, тем сложнее работа (экспедиция) по их осознаванию и осуществлению, хотя бы потому только, что все шире и неопределеннее становится область (контекст) смыслопорождающей (смыслосопровождающей) действительности, все сложнее и опосредствованнее те связи и отношения, из которых завязывается динамическая смысловая система.

      Отсюда, в частности, условная персонификация личности как организатора этой «экспедиции», берущего ответственность за готовность (или неготовность) идти всерьез и до конца. Конкретный продукт деятельности в этом плане скорее знак, способ отражения предельного в беспредельном[165].

      При анализе творчества (а любая работа, соотнесенная с общим смыслом, – творчество) это становится достаточно ясно. «Ремесло режиссера, – пишет, например, О. Дорман (а вместо „режиссера“ можно подставить „художника“, „писателя“, „педагога“ и т. п.), – состоит в достижении цели – никому другому не видимой и лишь отчасти предвидимой им самим. Ремесло состоит в материализации идеального (а можно сказать, и в одухотворении материального), поэтому сопротивление материала гарантировано. Его не может не быть». Тут, собственно, и начинается работа личности, индивидуальный «сопромат», опыт обнаружения и преодоления пределов. Причем, – как продолжает О. Дорман, – есть и «трагическая сторона в таком упорстве, о которой не догадываются начинающие: оно в какой-то момент ссорит с людьми. Потому что упорство в достижении цели поневоле высокомерно – людям кажется, что ты набиваешь себе цену. Хуже: так начинает казаться тебе самому. Ведь цель эфемерна, призрачна: автор делает то, чего пока нет. Как знать, стоит ли оно того?»[166]

      На последнее вопрошание, действительно, далеко не всегда можно ответить

165

Впрочем, оба эпитета – «предельное» и «беспредельное» – требуют здесь оговорки, поскольку грань между ними в чисто психологическом аспекте восприятия крайне зыбка. Философ может вполне удовольствоваться упоминанием о трансценденции, трансцендировании границ, но как быть психологу, для которого искома не абстрактная категория, пусть и вполне сносно означающая явление, но само это явление, его живой резонанс в психологическом, личностном бытии конкретного человека? Правильнее было бы говорить о беспредельности предельного и предельности беспредельного как отражении антиномической природы человека, психологически оборачивающейся готовностью, жаждой выбора и осуществления надпредельных (а психика, ее возможности – один из главных пределов), «надситуативных» (термин В. А. Петровского) целей.

166

См.: Совершенно секретно. 2013. № 5.