Я, Титуба, ведьма из Салема. Мариз Конде

но должна сказать, что кровь у меня так и кипела. Ускользая в объятия другого танцора, шабенка бросила мне:

      – Мужчины, дорогуша, созданы для того, чтобы ими делиться.

      Отказавшись отвечать, я вышла из дома и села под верандой.

      Вакханалия длилась до самого рассвета. Странное дело, никто не пришел, чтобы нас утихомирить.

      Два дня спустя Сюзанна Эндикотт послала за Джоном Индейцем и за мной. Она сидела на кровати, прислонившись спиной к подушкам. Кожа у нее была такой же желтой, как ее моча, лицо изможденное, но спокойное. Окно открыли, чтобы пощадить обоняние тех, кто ее посещал, и чтобы все зловонные испарения утонули в очистительном запахе моря. Сюзанна Эндикотт посмотрела на меня в упор, и снова я не смогла выдержать ее взгляда. Она произнесла, чеканя каждый слог:

      – Титуба, я знаю, что это ты колдовством ввергла меня в то состояние, в котором я нахожусь. Ты достаточно искусна, чтобы ввести в заблуждение Фокса и всех, кто изучает науку по книгам. Но меня ты обмануть не можешь. Я хочу сказать, что сегодня ты торжествуешь. Пусть! Только, видишь ли, завтрашний день принадлежит мне, и я отомщу. Ах, я тебе отомщу!

      Джон Индеец застонал, но она не обратила на него ни малейшего внимания. Отвернувшись к перегородке, Сюзанна Эндикотт дала нам понять, что разговор закончен.

      Сразу после полудня к ней пришел мужчина; таких на улицах Бриджтауна я раньше не встречала. По правде говоря, вообще нигде! Высокий, очень высокий, с головы до ног одетый в черное, лицо белое как мел. Он уже собирался подняться по лестнице, когда его взгляд остановился на мне. Стоя вполоборота к нему, с метлой и ведром, я едва не упала замертво. Я уже много говорила про взгляд Сюзанны Эндикотт. Но сейчас! Представьте себе зеленоватые холодные глаза, хитрые и проницательные, те, что создают зло, видя его повсюду. Как будто стоишь перед змеей или какой-нибудь мерзкой зловредной рептилией. В этом я сразу же убедилась; разве не так Лукавый, о котором нам прожужжали все уши, должен разглядывать людей, которых желает сбить с пути, а затем погубить?

      Голос мужчины оказался под стать его взгляду – холодный и пронизывающий.

      – Негритянка, ты чего это на меня так уставилась?

      Я удрала со всех ног.

      Затем, едва снова обретя способность двигаться, я побежала к Джону Индейцу, который на веранде точил ножи, напевая бигину[20]. Прижавшись к нему, я наконец пролепетала:

      – Джон Индеец, я только что встретила Сатану!

      Он пожал плечами:

      – Эй! Вот теперь ты говоришь будто христианка!

      Затем, поняв, в каком я смятении, он привлек меня к себе и нежно произнес:

      – Сатана не жалует дневной свет, ты встретишься с ним только после захода солнца. Он любит ночь…

      Следующие несколько часов я прожила в страхе и тревоге.

      Впервые в жизни я проклинала свое бессилие. Моему искусству многого не хватало, чтобы оно стало полным, завершенным. Ман Яя покинула землю людей слишком рано, ей не хватило времени приобщить меня к третьей ступени знаний – самой высокой,

20

Мелодия антильского танца.