Вот так и живем. Рассказы. Андрей Викторович Белов

тишине, как хлопнет о землю, так что дух захватывает и сердце замирает.

      Гляжу, а снег-то вдруг вспыхнул и заискрился. Как в серебре весь стою. Вижу, первая звезда появилась на небе.

      «Так солнце совсем уж за горизонт село, только и краснеет небо закатом да снег подсвечивает. Ночь же скоро, а я посреди леса»,– подумал я. Только бежать дальше собрался, а глянь, на просеке стою. По просеке еще километров пять-семь до моего поселка. На короткую тропу поворачивать надо, да век мне искать ее в темноте, да и снежок сегодня падал, хоть и небольшой, а лыжню-то мою утреннюю прикрыл.

      Стою, думаю, а другого пути, как по просеке идти, нет. А тут слышу волчий вой, да так быстро приближается, что припустился я по просеке на своих охотничьих лыжах, что духу было. Просека широкая, уйти бы с нее куда-нибудь в лес темный, да зверь – он в темноте, как я днем, все видит.

      Слышу вой, уже с обеих сторон обходит, значит, скоро догонят.

      «Прощай, матушка-жизнь! Эх, и пожил мало: всего-то тридцать шесть лет! А дети жена»?

      И тут я рванулся на лыжах широким шагом что сил было, а снег-то сверху лежит рыхлый, свежий. Правая лыжа сразу в снег и воткнулась под твердый наст. Всем телом я рванулся вперед – лыжа и сломалась в тот же миг, словно щепка.

      «Никакого спасения нет!» – думаю.

      Что-то зашевелилось у соседнего дерева – лось! И ко мне все ближе и ближе жмется: защити мол. А как тут защитишь, самому бы живым остаться. Я его палкой в бок колю, отогнать пытаюсь, а он уже задом в то же дерево уперся, что и я.

      «Ну что ж, – думаю,– не одному хоть сгинуть придется. Хотя какое это утешение? Жизнь – она одна у всех, хоть ты вдесятером вместе соберись».

      А волки все ближе воют вот, уж и кругами вокруг нас пошли: силуэты-то я вижу.

      «Все теперь уже скоро!» – решил я и выставил обе лыжные палки остриями вперед.

      Стихло: волки по-прежнему ходили кругами, но молча.

      Вдруг один из них изловчился и вцепился лосю прямо сзади, между ног; лось взвыл, присел на задние ноги и рванулся вперед от дерева, таща за собой и волка. Тут вся волчья стая, противно ликуя и гадко взвизгивая, набросилась на жертву. Тот волчища (здоровый был: видать, вожак стаи), что вцепился первый и уже находился между мной и лосем, вдруг обернулся ко мне – морда у него была вся в крови – посмотрел на меня глаза, сверкнули – и я сразу же понял молчаливую команду: «Стоять!» Какой там? Я уже ни ногой, ни рукой пошевелить не могу: остолбенел.

      Взошла луна, но то, что я видел после этого, я описать не могу, да и не хочу: звук перегрызаемой глотки, рвущейся кожи, звук отрываемых кусков мяса и запах – приторный запах крови, но при всем при этом я почему-то не зажмурил глаза, наоборот, смотрел на все широко открытыми глазами. А тут еще и луна взошла.

      Когда от лося остались одни кости, стая, облизывая морды, расселась на задние лапы вокруг останков лося и, не сговариваясь, вдруг гадко, жалобно и страшно завыла на луну – все пасти были направлены именно на нее.

      Старший опять оглянулся, снова злобным и сверкающим взглядом посмотрел