Ангелы поют на небесах. Пасхальный сборник Сергея Дурылина. Сборник

Только и слышу звон, что в улье: пчела гудит, рой звенит. Колокола у нас свои – сотовые. Но в этот день, прелюбезные, сердце горит. Благовестуй, земле радуйся». Слышите: «земле» сказано в этот день радоваться. Земле! Небо-то всегда радуется. Обрадовался человек и решил в этот день Богу свободой послужить. Накоплю за зиму узников – и пущу в этот день!

      Снизу повестили в ясак[13] ударять к «Верую». Николка и Василий пошли к колоколам. Серафим Иваныч забрал клетки и, прощаясь, зазывал к себе на Обруб.

      – Мед у меня в этот год золот. Пчелы зимовали хорошо, и весна спорая: медистое лето предвещает.

      При выходе с колокольни встретился соборный причетник Ктиторов и пробасил:

      – Отец настоятель наказали передать, чтоб меду им прислать гречишного.

      – Пришлю, – ответил Серафим Иваныч.

      Мальчишки ожидали его поодаль. Они обступили его.

      – Дедушка, подари клеточку!

      Но он качал головой:

      – Клетка – темница, а сей день – воли день. Солнце играет.

      – Чижи твои в луга улетели! – наперебой сообщали ему ребята накопившиеся птичьи новости. – Стриж округ собора летает! Клест на елку в Асташевом саду сел. Скворец в Пашукину скворешню влетел.

      – Устроются на воле, все устроются, прелюбезные.

      Серафим Иваныч медленно, усталый, брел по городу. Его останавливали припомаженные гостинодворцы, возвращавшиеся от обедни:

      – Клетками торгуете, Серафим Иваныч? Прекрасная коммерция. Почем продаете?

      Серафим Иваныч шел молча.

      Щека издали махал ему шляпой (он никому не подавал руки), а в «Диарии» [14]своем отмечал:

      «Встретил птицевыпускателя Геликонского. Промышление о птичьей свободе при всеобщем людском холопстве есть признак явный рабства российского. Однако распоп Геликонский уважения достоин».

      С Обруба открывалась вся ширь темьянских заливных лугов. Первые жаворонки заливались над бугорками, пригретыми солнцем.

      Густой красный звон несся из города. Геликонский не свернул в свою Пущину улицу, а вышел в поле. Он ненадолго сел на обсохший бугорок, прислушиваясь к звону и жаворонкам.

      По-весеннему переливался воздух, пахучий и задорный, как молодое вино. Воробьи чирикали на дороге. С набухавших почками берез граяли серьезные, постные грачи. От звона, от птичьего гомона, от шелеста деревьев, от перелива ручейков, бежавших со взгорочек к взломавшему лед Темьяну, в воздухе были оклики какого-то общего радостного голоса весеннего – они окликали одновременно и над землей, и в небе, и с деревьев, и с облаков. Голос был высок, как небо, и широк, как поле.

      Геликонский шел домой и тихо пел:

      – Архангельский глас вопиет Ти, Чистая: «Радуйся, Благодатная, Господь с тобою!»[15]

      Михаил Кузмин

      Благовещенье

      Какую книгу Ты читала

      И дочитала ль до конца,

      Когда в калитку постучала

      Рука

13

Ясак, согласно Далю, особый колокол при церкви, с помощью которого дают знак звонарю, когда благовестить и звонить, а когда перестать (Прим. сост.).

14

Диарий — дневник. (Прим. сост.)

15

Цитата из Архангельского гласа в праздник Благовещения. (Прим. сост.)