Молчание девчат. Надежда Нелидова

виновата ли я» или «Напилася я пьяна».

      Учителя пьют красное вино. А если и выйдут на улицу, то негромко, стеснительно и весьма музыкально напевают романсы. «Белой акации гроздья душистые…» или «Лунной тропою…»

      Посидев для приличия, Женечка отпрашивалась домой. Душно, тревожно, тесно. Она обмахивалась салфеткой, задыхалась.

      Снизу, сверху, справа, слева – люди. Со своими задувающими в вентиляцию запахами, с голосами, пробивающимися сквозь бумажные стены, с семейными любовями и дрязгами… Живёшь, как спеленатый в кокон из чужих человеческих аур.

      – Пойду, девчата, – вставала она из застолья. – Дом не велик, а спать не велит. Скотинку пора кормить.

      А из скотинки – кошка Сонька. Хотя сколько раз соседи предлагали: то кроликов для развода, то кур. Милое дело: яйца летом, мясо зимой. Хватит травиться этими магазинными мутантами, этими мертвенно распухшими от воды и гормонов куриными Гулливерами.

      А из отборного пуха можно мастерить на продажу стёганые нежнейшие одеяла и матрасики. Справить себе куртку, шапку, да хоть тапочки… Как так: жить в своём доме и живности не иметь?

      Соседи, кстати, у неё хорошие. Ещё мама говорила: «С роднёй можно ссориться, с соседом – самое худое дело».

      Слева от Женечки избу купило большое южное семейство. Непривычно, не местно крикливое, безалаберное, заполошное – но доброе, без камня за пазухой.

      Когда пришли знакомиться, принесли в подарок под мышкой красавца, огненного петуха и пару кролей-великанов. Петух тут же выпорхнул из-под мышки и перелетел обратно через забор, к своим жёнушкам.

      Женя поблагодарила и отказалась от кроликов. Как представила, что их, доверчивых, беспомощных, с колотящимися сердечками – придётся бить обухом по тёплому кудрявому лобику… Нет, нет, нет!!

      Огород – другое дело. Крошечный кусочек земли она обсадила кустами крупной смородины – обожала смородинное варенье, кисло-сладкий морс после бани.

      Баня у неё была жаркая, лёгкая. Устанет на работе или озябнет, или женская тоска обуяет – нырк в разогретое, душистое, орошённое пихтовым маслом нутро. Если и есть маленький рай на земле – то вот он, в твоей личной баньке. Любила париться до изнеможения – это в маму.

      ***

      В последний раз топила неделю назад, невыносимо хотелось отогреться телом и душой. Окоченели руки и ноги, оцепенело сердце. Только что всем посёлком помогали искать пропавшего соседского четырёхлетнего мальчика.

      Ходили, кричали: «Артюшик! Артюша!». Мальчика звали Артёмка. Почти сирота: мама и папа уехали, воспитывали бабушка с дедушкой, дядя и тётя. Южане своих в детдома не сдают.

      Тихую деревянную улочку освещало тревожное мелькание красно-синих огней. МЧС-ники, охотники с собаками, полицейские и ребята-волонтёры прочёсывали окрестности. Причитающую на своём языке, рвущую на себе волосы родню опрашивали следователи.

      Женя в предбаннике содрала со стеклянных от холода пальцев мокрые рукавички.

      Скинула