Еврейская сага. Пётр Азарэль

вернулся домой и подтвердил своё согласие поступать в институт имени Гнесиных. Мама обрадовалась и развила бурную деятельность. На следующий день она договорилась с Зинаидой Марковной и после обеда они уже ехали в метро на встречу с ней. Милая женщина лет пятидесяти, с которой Елизавета Осиповна лет двадцать назад познакомилась на городском конкурсе учеников музыкальных школ, была известным в Москве педагогом. Она попросила Илюшу что-нибудь исполнить и, когда он заиграл, слушала его с загадочной улыбкой.

      – Молодой человек, – сказала она, – у Вас несомненный талант. Если будете много и упорно работать, из Вас может получиться пианист. Мама просила позаниматься с Вами. Я возьмусь.

      – Спасибо, Зинаида Марковна.

      – Не торопитесь благодарить. С Вас сойдут ручьи пота, но Вы станете человеком. Я очень уважаю Вашу «а идише маме». Но берусь не ради неё.

      – Я постараюсь.

      – Лизонька, вы хотите приступить завтра?

      – Да, Зиночка. У нас не так много времени.

      – Тогда, жду Вас, молодой человек, здесь завтра в три часа. А Вы ещё дома что-нибудь поиграйте, чтобы пальчики размять и пролистать всё, что учили в школе.

      13

      Марк Семёнович Мирский был в Воронеже человеком знаменитым благодаря его популярным публикациям в городской газете, лекциям на тему культуры и истории науки, которые он проводил в обществе «Знание». Известный шестидесятник, доктор философских наук, он принадлежал к плеяде учёных, сделавших имя университету и городу, как крупному научному центру России. Обладая душевной щедростью и добротой, он, не теряя времени, принял энергичное участие в судьбе внучатого племянника и уже к его приезду всё выяснил и договорился с коллегами экономического факультета.

      Участник войны, танкист, он был тяжело ранен в бою на Курской дуге. Ранение лишило его возможности иметь детей. Это огорчало его вначале и доставляло душевную боль ему и жене Маре Евсеевне, но увлечённость наукой и преподаванием отвлекали его от навязчивых мыслей о детях. Свою нерастраченную любовь он обратил на студентов, которые уважали его и с большим интересом посещали его лекции.

      В день приезда Ромки он с женой ждал его дома к завтраку. Стол в большой гостиной был накрыт белой шелковистой скатертью и уставлен фарфоровыми тарелками и хрустальными фужерами. В центре стола блестела позолотой высокая бутылка шампанского Абрау-Дюрсо. Когда послышался звонок, он сам пошёл открывать дверь, остановив уже поднявшуюся с дивана Мару Евсеевну.

      – Доброе утро, Марк Семёнович.

      – Ого, Роман, как ты вырос! Я не видел тебя лет десять, наверное. Ну, заходи, – оживлённо заговорил он.

      – А куда чемодан поставить?

      – Оставь пока в лобби. Потом Мара покажет тебе твою комнату. Будешь жить у нас.

      – Но я, если меня примут, буду иметь право на общежитие, – возразил Ромка.

      – Я допущу, чтобы мой племянник валялся по общежитиям? – искренне возмутился профессор. – И что значит «если»? Всё будет в порядке. Ты же не дурак, как мне твой папа сказал? Если ты усердно готовился,