Несть. Максим Велецкий

планет, если хотите.

      – А сколько она прожила?

      – Увы, недолго. Лет пятьдесят, не больше.

      Настя облегченно вздохнула.

      – Значит, покопчу еще.

      Скобельцын оценивающе посмотрел на Белика, задумался.

      – С кем же сравнить Вас, спрашиваю я себя. Гностик Маркион! Да-да. Он отделил Ветхий Завет от Нового – то есть то, что не принесет Спасение от того, что им является. А Вы отделили того, кто не мог дать правдивый ответ, от того, кто его дал – и указал мое местонахождение. Ветхий Завет был убит Маркионом, отринут прочь, извергнут из мира, в который пришла Истина. Истина обо мне пришла из уст второго допрошенного – и это в высшей степени символично. Способность добить то, что уже не способно продолжать жить, а также энергичность, личная отвага, отсутствие любых колебаний, быстрота ума и тела – всё это сближает Вас с таинственным учителем первых веков. Скажите, как Вы относитесь к евреям?

      Белик поморщился.

      – Вот! Маркион был отчаянным антисемитом. Если бы не он, весь христианский мир уже два тысячелетия ходил бы в пейсах и с обрезанным писюном. И также неслучайно, что Вы орудовали на нижнем этаже. Он также учил о зле, лежащем в основе нашего, нижнего мира – куда нужно ворваться с целью его уничтожения.

      – Правильно втирал Маракон! Мочить всех, чтоб, суки, кишками срались, чтоб, падлы, говно жрали, чтоб, бля, без херни, а то – нате, твари, прикладом, нате, чтоб сопло в мозг вошло, на, на в ебло, на, на! – Белик рассекал воздух резкими короткими тычками.

      Скобельцын крепко задумался, потом подытожил:

      – Уничтожать всех людей без разбора, без исследования душевного своеобразия каждого отдельного микрокосма, каждого индивидуума… каждого, рожденного из чрева матернего и от семени отчего – безусловно, необходимо. Но ведь бабы новых нарожают, вот в чем дело.

      – Баб мочить первыми! По хребтине, по печенке, по сисярам! С ноги, на, на! – Белик забрыкал ногами.

      – Философию зачастую обвиняют в оторванности от жизни, и, увы, небезосновательно. И вот на наш симпозион явился даже не философ-практик, а нечто большее: практик-философ. Пью за Вас, Маркион, стоя! Ура! – Скобельцын резко встал и опрокинул в себя содержимое кубка.

      Белик также резко вскочил с места и с размаху ударил по лицу сидевшего рядом Поповича. Тот вместе со стулом упал назад и рефлекторно попытался отползти. Белик начал интенсивно бить его ногами. Попович визжал, ерзая по полу.

      – Цветок тебе, падаль, в саду нужен?! Цветок, да?! Любишь цветочки, да?! На! Лютики, бля?! – Белик продолжал месить товарища. – Гладиолусы, да?! Артишоки, бля?! Я твой, сучара, сад твой, козлина, сад твой, на еще, бензином, сука, чтоб это, держи, лови, тварь, на…

      – Гиппократ, разряд номер один! – лениво протянул Скобельцын.

      В помещение резво вбежал хромавший на левую ногу карлик с электрошокером в руках и ткнул им Белика в ногу. Тот вздрогнул и с грохотом упал на пол. Попович