Земные ангелы (сборник). Лев Толстой

говорю. Я, когда мне что нужно сделать, сейчас себя в уме спрашиваю: можно ли это сделать во славу Христову? Если можно, так делаю, а если нельзя – того не хочу делать.

      – В этом, значит, твой главный катехизис?

      – В этом, владыко, и главный, и не главный, – весь в этом; для простых сердец это, владыко, куда как сподручно! Просто ведь это: водкой во славу Христову упиваться нельзя, драться и красть во славу Христову нельзя, человека без помощи бросить нельзя… И дикари это скоро понимают и хвалят: «Хорош, говорят, ваш Христосик – праведный» – по-ихнему это так выходит.

      – Что же… это, пожалуй, хоть и так, – хорошо.

      – Ничего, владыко, изрядно; а вот что мне нехорошо кажется: как придут новокрещенцы в город и видят все, что тут крещеные делают, и спрашивают: можно ли то во славу Христову делать? что им отвечать, владыко? Христиане это тут живут или нехристи? Сказать: «нехристи» – стыдно, назвать христианами – греха страшно.

      – Как же ты отвечаешь?

      Кириак только рукой махнул и прошептал:

      – Ничего не говорю, а… плачу только.

      Я понял, что его религиозная мораль попала в столкновение со своего рода «политикою». Он Тертуллиана «О зрелищах» читал и вывел, что «во славу Христову» нельзя ни в театры ходить, ни танцевать, ни в карты играть, ни многого иного творить, без чего современные нам, наружные христиане уже обходиться не умеют. Он был своего рода новатор и, видя этот обветшавший мир, стыдился за него и чаял нового, полного духа и истины.

      Как я ему это намекнул, он мне сейчас и поддакнул.

      – Да, – говорит, – да, эти люди плоть, а что плоть-то показывать? Ее надо закрывать. Пусть хотя не хулится через них Имя Христово в языцех.

      – А зачем это к тебе, говорят, будто инородцы и до сих пор приходят?

      – Верят мне и приходят.

      – То-то; зачем?

      – Поспорят когда или поссорятся, и идут: «Разбери, говорят, по-христосикову».

      – Ты и разбираешь?

      – Да, я обычай их знаю; а ум Христов приложу и скажу, как быть.

      – Они и примут?

      – Примут: они его справедливость любят. А другой раз больные приходят или бесноватые, – просят помолиться.

      – Как же ты бесных лечишь? Отчитываешь, что ли?

      – Нет, владыко; так, помолюсь, да успокою.

      – Ведь на это их шаманы слывут искусниками.

      – Так, владыко, – не ровен шаман; иные и впрямь немало тайных сил природных знают; ну да ведь и шаманы ничего… Они меня знают и иные сами ко мне людей шлют.

      – Откуда же у тебя и с шаманами приязнь?

      – А вот как: ламы буддийские на них гонение сделали; их, этих шаманов, тогда наши чиновники много в острог забрали, а в остроге дикому человеку скучно: с иными Бог весть что деется. Ну я, грешник, в острог ходил, калачиков для них по купцам выпрашивал и словцом утешал.

      – Ну и что же?

      – Благодарны, берут Христа ради и хвалят Его: хорош, говорят, добр. Да ты молчи, владыко, они сами не чуют, как края ризы Его касаются.

      – Да ведь как, – говорю, – касаются-то? Все ведь без толку!

      – И, владыко!