Уйти, взявшись за руки. Вадим Россик

Не извиняйтесь. Я рада вашему звонку.

      В грубом голосе Алевтины звучит несвойственное ему воркование, впрочем, больше похожее на клокотание раскалённой лавы в жерле вулкана.

      – Я в замешательстве, Аля. Мне крайне неудобно просить тебя ещё раз, но не могла бы ты завтра меня снова заменить. Я пока не могу выйти на работу. Как не вовремя эта чёртова простуда! Выручишь?

      Алевтине приятно выручать Айвенго. «Он же такой слабенький!»

      – Конечно, заменю. Ни о чём не волнуйтесь. Выздоравливайте.

      – Спасибо, Аля. Пойду болеть дальше.

      – Пока-пока.

      Алевтина возвращается в постель, вытягивается на простыне, как на влажном саване. Она хочет мечтательно улыбнуться, но тоненький детский плач из коридора стирает с её лица самое начало улыбки.

      У Родионова гостит набивший оскомину Усатый Прапор. Кирпичонок крепко спит, отвернувшись к стене.

      – А я не слышал, товарищ прапорщик, чтобы привидения помогали людям, – вполголоса говорит Родионов неопределённому густо-серому пятну, сформировавшемуся у него в ногах. – Обычно они занимаются мелкими пакостями: по ночам стучат в стену, скрипят половицами, стонут в подвале, разливают воду под ногами, посыпают пылью полки, выключают свет в туалете, когда ты там сидишь, портят продукты в холодильнике, пугают неожиданными воплями слабонервных…

      – Это всё предрассудки невежественных людей, воин. Древние суеверия. Ну, или крайняя степень морального падения отдельных призраков. Закрепил в голове?

      В этот момент Родионов слышит чей-то лёгкий топоток в коридоре, но не придаёт этому факту никакого значения. Впрочем, Усатый Прапор, на всякий случай, растворяется в темноте.

      4

      Дни сменяют друг друга. Среда.

      Утром опять скандал. Ночью неизвестный злодей снова вытащил курицу из кастрюли Бахи и Кукукиной. На этот раз Галя уже не бегает по комнатам, а сидит на кухне и проливает горькие слёзы, утирая их Бошариком. Баха, как может, успокаивает соседку. Увидев растрёпанную голову Кирпичонка в дверях, Баха сердито говорит ему:

      – Так дальше продолжаться не может. Чужие здесь не ходят, значит, кто-то из наших. Что-то с этим надо делать, Женька.

      – Сделаем, – с готовностью кивает Кирпичонок.

      – Да что тут сделаешь, – хнычет Кукукина. – Изверги, нелюди же вокруг!

      – Успокойся, Галка, – говорит Баха. – Не все нелюди.

      – Не плачь, Кукукина. Будет и на твоей кухне праздник. Я знаю, что делать, – понижает голос Кирпичонок.

      – Что?

      – Только никому ни слова.

      Кирпичонок едва слышно рассказывает девчонкам о своём плане.

      – Сечёте?

      – Думаешь, сработает? – с сомнением говорит Баха.

      – Сто процентов!

      – Почему у вас мала́я плачет? – строго спрашивает Коневодова, заходя в кухню.

      – Они опять курицу прощёлкали, – отвечает Кирпичонок, подмигивая Бахе и Кукукиной.