Дунав. Александр Берник

с полным равнодушием. Ему всё это буйство вокруг сумасбродное было до порванного барабана тумбанового. Несмотря на то что был один одинёшенек да в самом центре на видном месте стоял, на него уж никто внимания не обращал, как должное, да и сам богатырь никого уж не примечал, ни чествовал.

      То был Дунав с ближнего круга дружинного сам себе на уме и про то каждый знал. Посередь светёлки в гордом одиночестве он плясал уж который день без продыху. Сам себе плясал до самозабвения, будто конь нещадно загнанный с белой пеною, что в бороде да усах клубилась облаком. А может это от пива? Кто знает? Не подойдёшь, ни спросишь, ни оближешь для понимания.

      Дунав был годами немолод, одна борода чего стоила, но это лишь в сравнении с юнцами собутыльниками. Постарше князя молодого, конечно же, но и в отцы ему ещё ни годился, как не примеривай. Хотя дружина его важила за папку-няньку княжеского да сами все проявляли к нему уважительность.

      Хаживал он при князе ещё с первого набора, с Новгородского². Почитай уж два года, третий князю службу служил верную. Никто богатыря в наставники ни звал, ни кланялся, но он умудрился им стать не напрашиваясь. Нет, конечно, ещё младому поскрёбышу, будущему князю киевскому, мать воеводу целого отрядила для защиты да воспитания, и тот никуда не делся. Так в наставниках и числился. А вот Дунав как старший да опытный в учителя попал сам собой. Что называется, по жизни припал. Просто получилось так, уложилось со временем. Учил младого князя что сам умел, советы давал дельные не навязывая. Сфендослав сам прирос к дружиннику как к старшему, да и вояка Дунав был знатный, опытный. Ни одну орду прошёл да ни одного князя с каганом выменял.

      Так вот этот богатырь с косой саженью в плечах, не обращая внимания на окружение разгульное, самозабвенно плясом пол давил. Пьяный был, чего греха таить. И так-то плясать не мастак он был, а уж под хмельной мёд и подавно, чего говорить, коряво у него выкорчёвывалось. Но у русинов под чарку зелена вина всегда как ни у людей было принято. Кому медведь наступил на ухо, непременно петь принимается, корча из себя соловья доморощенного. Притом считая праведно, будто голос по тону выше, когда орёт громче, чем давеча. Потому вопят они на одной ноте, но с разной силой остервенелости, пытаясь изобразить хоть какую-нибудь мелодию.

      А у кого ноги ни из того места выросли да не теми руками вставлены, непременно в пляс пускаются. Вот Дунав был как раз из последних представителей. Руки сами по себе махались, ноги тоже не дружили с хозяином, но он упорно, сосредоточенно и даже с некой злостью внутренней, уперев мутный взгляд в пол заплёванный, выписывал кренделя с притопами да прихлопами, никогда не попадая в такт музыки, от чего при весёлом плясе незатейливом морду лица имел зверскую, собою недовольную.

      Вот такая вот картинка разноцветная творилась на пиру княжеском. Буйны молодцы уж третий день света белого не видевшие, умудрились при этом все же заполучить «конец света» нежданно-негаданно.

      Распахнулись двери дубовые, попадали

2

По традиции, заведённой ещё Рюриком, каждый будущий князь, обязан был пройти «школу» свободного, вольного Новгорода. Князь сам по себе – ничто. Князя делает его окружение. У каждого уважающего себя правителя должны в обязательном порядке быть: личная дружина, бояре – некий административный аппарат управления княжеством и создающий фундамент власти, и княжьи казаки, что составляли основное воинство князя. Казачество до Ярослава, сына Владимира, было при каждом крупном городе, при каждом князе. Всем этим «мясом» князь обрастал именно в Новгороде, который представлял собой вольнонаёмную ярмарку подобного «товара». Туда стекался боевой люд со всего света, желающий послужить не задаром.