Улисс. Иван Охлобыстин

положи. Это единственная цацка, которую он не пропил. Вдруг ему там совсем тяжко?!

      – Думаешь, на том свете можно обменять оружие на спиртное? – попыталась возразить Елизавета.

      – Мы не знаем, что нельзя – презумпция отрицания, – парировала мама. – В одном старом кинофильме есть прекрасная песня в исполнении божественной Алисы Фрейндлих «Я не сказала „да“, синьор! Вы не сказали „нет“!» Понимаешь, дочка?

      – Не понимаю, – созналась та.

      – Не любила ты толком, – печально сказала мама. – Где любовь, там все возможно.

      – …Живут же пенсионеры за рубежом! – помогая спутнице перебираться через забор, сказал Павел.

      – Культурные люди, – согласилась с ним Елизавета. – Но скучные!

      – В смысле скучные?! – не понял Калугин.

      – В прямом, – пояснила дачная соседка. – Я пятнадцать лет в торгпредстве работала, во Франции, в Португалии, в Германии. Удавка – какие скучные! Лучше бы пили! Разве что сербы. Они сами так говорят: на небе Бог, на земле Россия! Понимают нас, короче говоря.

      Дачники напрямую двинулись к дому Калугина.

      Сбросив с себя промокшую и дурно пахнущую верхнюю одежду, Павел и Елизавета прошли в гостиную. Калугин усадил гостью на диван, а сам отправился в спальню, откуда вскоре вынес черный махровый халат и свежее полотенце.

      – Ванная там, – показал он на одну из дверей.

      – Спасибо, – поблагодарила Бородина и спешно скрылась за указанной дверью.

      Пока женщина принимала душ, Калугин на кухне вскипятил в электрическом чайнике с веселенькой голубой подсветкой воду и заварил чай.

      У него за спиной хлопнула дверь ванной, и в отражении оконного стекла Павел увидел Елизавету. Женщина укуталась в любезно предоставленный им банный халат, который очевидно был ей велик. Он скатывался с плеч, и, запахиваясь поплотней, гостья невольно на мгновенье приоткрыла полы, отчего в стекле отразилась ее обнаженная грудь.

      Калугин спешно отвел глаза, но успел заметить, что Елизавета поймала его взгляд. Пытаясь скрыть охватившее его смущение, мужчина притворно закашлялся.

      – Я тут чай заварил, – сообщил он, расставляя чашки на подносе. – Вы пока согревайтесь, а я на машине к воротам слетаю. Посмотрю – вдруг электричество уже дали?!

      – Хорошо, – с готовностью поддержала эту идею Бородина. – У вас тут фен есть. Вы не будете против, если я им свою одежду попробую подсушить?

      – Конечно! О чем разговор! – выставляя на стол поднос и старательно отводя глаза, согласился Калугин.

      Когда он покинул дом, а звук автомобильного двигателя растаял в сумеречной глуши двора, Елизавета подошла к большому зеркалу у стены и, выпрямившись в струнку, внимательно разглядела свое отражение.

      По ту сторону зеркального стекла стояла другая Елизавета. Так и не смирившаяся перед жизнью, не принявшая ее как само собой разумеющееся бытовое происшествие, а наоборот: точно знавшая, что жизнь – это