Цена изменения. Ольга Антер

комом у него в горле и не дает ни глотать, ни дышать. Он останавливается, трясет головой, через силу делает несколько глубоких вдохов.

      Что это, страх? От мелкой твари, не способной и обычного-то горожанина убить?

      На землю падает несколько темных капель – все, что осталось от демона. Человек ли, зверь – те бы выбрали момент, затаились, напали со спины. Но не безмозглые комки ненависти. Демоны знают лишь голод, они умеют утолять его лишь одним способом – дочиста высасывая каждую кроху энергии из своей добычи. Когда проход только открылся, они жрали друг друга. Потом появилась пища получше.

      Это – страх, кивает Веррейн своим мыслям. Но не за себя.

      Он бросается вперед, закусив губу, мчится так, что болью взрываются мышцы и связки. Два дома и поворот. Длинные полоски материи полощутся на ветру у дома соседей-ткачей. Она захотела жить тут, а не в Арканиуме. Словно они семья, словно они обычные, жалкие, никчемные людишки.

      Под ноги попадает вывороченный из мостовой камень, отлетает в сторону, лишая Веррейна равновесия. Он едва не падает, пробегает несколько неловких шагов и останавливается, со всей дури врезавшись в фонарный столб. С трудом выдыхает, пересиливая шок от удара, и отлепляется от шершавого железа. Маленькие чешуйки краски остаются на ладонях, и Веррейн машинально стряхивает их, не отводя взгляда от своего дома.

      Дверь открыта настежь. На косяке – три глубокие царапины на уровне глаз и еще три – чуть пониже. Тварь ухватилась за него обеими лапами и ворвалась в дом.

      Он осторожно касается торчащей щепки, пытается пригладить ее, поставить на место, но та выскальзывает из пальцев и теряется под ногами. Веррейн никогда не умел ничего иного, кроме разрушения.

      – Калли, – тихо зовет он, делает шаг внутрь и останавливается, прислушиваясь.

      Тишина.

      Успела уйти? Спряталась? Обиделась, что не примчался сразу? Да, он виноват, но должна понимать, что сейчас не стоит…

      – Калли!!!

      Он орет изо всех сил, глотку дерет сухим, приправленным пылью воздухом. Скулы сводит судорогой, и Веррейн замолкает, давится собственным воем. Как раз вовремя, чтобы услышать даже не стон, а слабый его отзвук.

      Под ноги попадает складка ковра, когда Веррейн влетает в тесную, заставленную громоздкой мебелью гостиную. Такую похожую на дом Калли в другом мире, другом времени. В камине уже почти прогорели угли, и ветер, влетевший в комнату вслед за Веррейном, сдувает с них хлопья белесого пепла.

      Споткнувшись, он едва не падает прямо к коленям темноволосой девушки. Она сидит в кресле, бледная, как смерть, пытается поднять руку.

      Живая, живая…

      Веррейн подхватывает тонкую ладошку, прижимается к ней губами. Такая холодная, словно в венах Калли лед вместо крови. Устала, изменяла, защитилась… Ничего. Сейчас он заберет ее отсюда. Все позади.

      Дождалась.

      – Нет, – шепчет Калли едва слышно, когда Веррейн склоняется над ней, собираясь поднять. Она высвобождает руку, слабо, беспомощно толкает его в грудь.

      – Калли,