Кристалл времени. Вадим Вольфович Сухачевский

его – как германского шпиона.

      Анджей опять удивился:

      – Шпиона, говоришь?.. С него ж шпион – что с моей коняги арабский скакун.

      – Да нет, он сам признался.

      – А-а, признался… – с издевкой произнес Анджей. – Ну, с этим, поди, у вас там было нетрудно… – И заключил: – Ладно, шпион, не шпион – а туда ему и дорога. – Вдруг натянул вожжи и приказал своему «скакуну»: – Тпру!

      Тот встал как вкопанный.

      В этот момент навстречу нам по проселочной дороге шел человек странного вида – в каком-то, несмотря на жгуче жаркий день, долгополом черном одеянии, в черной шляпе, из-под которой на уши его ниспадали две косички. Поп, не поп – иди пойми.

      Поравнявшись с нашей телегой, он тоже приостановился и, кивнув, сказал:

      – Мое почтение.

      Анджей слез с козел, подошел к нему и вдруг, к моему полному ошеломлению, вдруг отвесил ему такого подзатыльника, что шляпа слетела у того с головы. При этом спросил весьма грозным голосом:

      – Что, Лейба, не видишь – пан едет?

      – Вижу, пан Анджей, – поднимая шляпу, смиренно ответил тот.

      – А коли видишь – чего ж ты, жид, шляпу перед паном не снимаешь?

      Тот со шляпой в руках поклонился:

      – День добрый, пан Анджей.

      – То-то, – буркнул Анджей и, снова забравшись на козлы, изрек в пространство: – А то распустились совсем жиды за последнее время.

      Телега опять тронулась.

      Я тихо спросила Николая:

      – Что это он?

      Тот, чуть не плача, так же тихо ответил:

      – Жидов страсть как не любит. Мне в комсомол скоро, через три месяца испытательный срок заканчивается, а он – со своими жидами! Стыдно перед товарищами; но его ж переубедить!..

      – Это уж – да, – подтвердила мама-Ксеня.

      Я же поняла, что не сразу, ох, не сразу обживусь в этом новом для меня странном мире. Спросила Николая:

      – А кто это был?

      – Лейба Соломонович, – ответил он, – учитель физики в нашей школе. Между прочим, Львовский университет когда-то закончил с отличием, у него книжек в доме – целая стена, а батя – его…

      Тем временем дядя Анджей, не оборачиваясь, разглагольствовал на своих козлах:

      – Ох, пораспустился жид за последние два года. Ничего, придет время – поставят их еще на место, помяните мое слово… – Потом обернулся-таки: – Тут еще к одному такому заехать надо. к Моське Лысовику.

      – К Лысовику? – спросил Николай.

      – К нему, к Моське Лысовику, – вздохнул Анджей. – Вот уж всем жидам жид!..

      – «Мане Мося Ленинс копф», – улыбнулся наконец Николай.

      Анджей подтвердил:

      – Во-во. Это жинка его, Ривка, целыми днями кудахчет: «Ленинс копф, Ленинс копф». Башка у него, стало быть, как у покойника у этого, у ихнего: у Ульянова-Ленина… А на самом-то деле, если оно по-честному, то этот самый лысый «копф» у него, хоть, может, и побольше Ленинского будет, но пустой, как погреб у нынешнего колхозника. Кабы не я, всю скотину бы в колхозах погубил, ни шиша в крестьянском деле не смыслит… Но теперь его на кривой козе не объедешь,