Золотой Ипподром. Кассия Сенина

при последних словах Сергия вдруг заметно порозовел и улыбнулся.

      – Вы на что намекаете? – вежливо поинтересовался он.

      – Ни на что. Просто. На детей.

      – Я люблю детей. Да. – Журналист усмехнулся с внезапной грустью.

      – Для чего же вешать нос? Вы же в монахи не собираетесь? Будут еще.

      – Как знать… – Панайотис заметно приуныл, слегка задумавшись.

      Ему вдруг представилась Лизи – тонкая, в коротком белом платьице без рукавов… Может быть, Лизи могла бы стать матерью его детей?..

      Впрочем, он быстро отогнал соблазнительные мысли.

      – Видите ли, – начал Стратиотис внушительно, – выбор супруги – дело очень ответственное, к нему нельзя подходить скоропалительно, и…

      – Ах, да, женитьба! – театрально воскликнул Сергий, откинулся назад и захохотал. – Вы ведь без этого не можете, да, благочестивый вы наш!

      – Похоже, вы, господин писатель, все-таки перебрали сегодня! – обиженно заметил Панайотис.

      – Да нет, я вовсе не хотел на вас нападать, простите! Просто… помните? – тут Стратигопулос воздел кверху правую руку с растопыренными пальцами и продекламировал:

      «К поступку безрассудному любовь их побуждала;

      Над всеми властвует любовь, порабощает разум

      И правит мыслями она, словно конем возница;

      И оттого влюбленные владеть собой не могут,

      Родные не смущают их, сосед им не помеха;

      И, стыд забыв, они любви становятся рабами…»

      – «Пришлось такое испытать и деве благородной…» – со вздохом продолжил Фома, входя с кофейной чашкой, казалось, в ужасе кривившейся от той крепости напитка, которую только и признавал бывший солдат.

      – Спасибо, друг, что поддержал и песнею, и кофе! – Сергий вскочил с места и, комично раскланявшись, уселся за ближайший стол. – Но почему так грустно? – спросил он Амиридиса.

      – Да нет, вроде ничего особенного…

      – Та-ак… – протянул Сергий, с удивлением оглядывая приятелей. – Мне не нравится, когда взрослые люди начинают киснуть, лишь коснувшись женского вопроса! Кому-то приспичило жениться? За чем же дело стало? Никак не возьму в толк. Вы, если что, спросите меня. Я ведь женился на следующий день после того, как мне стукнуло девятнадцать! Только вы ведь не спросите, я знаю…

      – Конечно не спросим! – отозвался Фома. – Ведь ты и развелся, когда тебе еще не было двадцати.

      – Какая разница? Развелся – значит кое-что понял в жизни!

      – И что же? – живо заинтересовался Стратиотис.

      – То, что мои приоритеты… Впрочем, не важно, – оборвал сам себя Сергий. – Главное вот что: если ты дожил до тридцати и умудрился не стать чьим-нибудь зятем, то все эти побрякушки тебе не нужны, ты без них можешь обойтись, и все тут!

      – Оставим эту тему, – пробормотал Панайотис. – Итак, что вы, Сергий, еще можете сказать по поводу трубы?

      – Я-то? Я что, я человек военный. Надо, значит надо. Я же знаю, откуда в вашу редакцию дуют ветры. И склонен доверять