Иоанн III Великий. Книга 2. Часть 3. Людмила Ивановна Гордеева

нового названия государства. Придержав перо в воздухе, он опустил его на бумагу и с видимым удовольствием выписал это красивое звучное слово, в котором ощущалась широта земель Русских – «всея Русии».

      Написав под диктовку еще несколько фраз о своем рукоположении «в великую степень святейшества… вами, моею братиею, боголюбивыми архиепископами», князь-игумен оторвался от письма и спросил Геронтия:

      – А мой предшественник писал такое письмо?

      – Не писал. Потому мы и намучились с его своеволием. Да о том и толковать не хочется. Ты только не обижайся. Я тебе доверяю, иначе и не благословил бы в епископы Тверские. Но власть и обстоятельства нередко так меняют человека, что он и сам себя не узнает. Твоя клятва, данная тобой добровольно, без принуждения, заставит тебя задуматься, если вдруг обстоятельства сложатся для нас неблагоприятные. Так что пиши дальше.

      Он вновь глянул в свою заготовку и продолжил:

      – А от своего господина и отца, преосвященного Геронтия, митрополита всея Русии, или кто вместо него будет иной митрополит у престола Пречистой Богоматери и у гроба великого чудотворца Петра, не отступить мне никакими делами. А к митрополиту Спиридону, получившему поставление в Цареграде, в области безбожных турок, от поганого царя, или кто будет иной митрополит, поставленный от латыни или от туркской области, не приступить мне к нему, ни общения, ни соединения мне с ним не иметь никакого.

      «Как грубо», – подумал Вассиан, но продолжил старательно писать дальше.

      – В подтверждение сего и дана эта добровольная грамота вам, моей братии, за своей подписью и печатью, – продолжил Геронтий. – А сию грамоту я, Вассиан, епископ Тверской, подписал своею рукой.

      – Все? – спросил гость.

      – Думаю, достаточно, – молвил митрополит. – Теперь подпиши. И печать приставь.

      Стригин-Оболенский потер свой перстень о пропитанную красной краской ткань в коробочке, которую подал ему владыка, и приложил к грамоте. Он волновался, и печать получилась смазанной.

      – А что если меня завтра не утвердит братия? – спросил он.

      – Тогда порвем эту бумагу, да выбросим. Только этого не должно случиться. К тому же самые строптивые владыки Феофил Новгородский да Вассиан Ростовский не приедут.

      «Вассиан как раз меня бы поддержал», – подумал Стригин о хорошем друге их семьи – архиепископе Ростовском. Именно он когда-то послужил юному Васе Стригину примером для подражания. Да и имя монашеское взял в его честь, хотя роль тут сыграло и мирское имя князя – Василий.

      Геронтий принял готовую бумагу, осмотрел ее со всех сторон, перечитал. Подумал, сделал несколько поправок прямо по тексту.

      – Все одно тут помарки есть, – сказал он. – Ты возьми-ка ее с собой, перепиши заново и завтра с утра пришли мне. Я проверю и сам на собор принесу. Ты прочтешь ее перед собором и вернешь мне. Возьми. А теперь ты свободен.

      Увидев, что Вассиан не спешит уходить, поинтересовался:

      – Волнуешься?

      – Да, господин мой, благослови!

      Геронтий