Фаворит Марии Медичи. Татьяна Александровна Яшина

сказал Диоген». А ты что пишешь?

      – А я перевел как «пришла беда – отворяй ворота»… – потупился Клод и принялся крутить пуговицу своего коричневого дублета.

      – А c латынью у тебя что? Maximus – это «величайший», а ты переводишь как «Максим»?

      – Величайший Максим, – закивал головой Клод и потянулся за пером, но оглянулся к двери, услышав шаги в коридоре.

      Шаги приблизились, дверь рывком отошла от косяка, впустив Ларошпозье, который со стоном повалился на кровать.

      – Что с тобой, Поль?

      – Жрать хочу… – проскулил в подушку Ларошпозье и свернулся клубком, прижав ее к животу. Его тощие ноги с острыми коленками свесились с кровати – в последнее время Ларошпозье сильно вытянулся и постоянно ходил голодным. Хотя на третьем году обучения к одному яйцу и половине селедки, что составляли рацион младших классов, прибавили стакан разведенного водой вина и миску репы с унцией масла.

      – Ничего нет, Поль, – Арман и Клод обменялись виноватыми взглядами. – Сами ждем каникул.

      – Ни крошки? – Ларошпозье поднял полные надежды глаза. – Ни крупинки?

      – Пустота, как у Лансака в голове, – хмыкнул Арман.

      – Не напоминай мне о нем! – взвыл Ларошпозье. – Я проиграл ему свой сегодняшний обед! В кости!

      – А почему не сказал нам? – всплеснул руками Клод. – Мы бы поделились.

      – Мне было стыдно – кто же садится играть с Лансаком? – Ларошпозье уткнулся в подушку, оставив для обозрения лишь лохматый затылок.

      – А у Тезара ты был? – спросил Клод, уже зная ответ.

      – Мы же сами у него все сожрали, Альбер и рад бы поделиться, да нечем.

      – Резюмирую: ни крошки и ни гроша. Боюсь, мы вынуждены капитулировать перед голодом, – Арман подошел к кровати и уселся рядом с Полем. – И просить-то не у кого: все домашнее съедено еще со среды. Придется тебе ждать до завтра.

      – Я не доживу до завтра. Я сдохну от голода прямо сейчас! – застонал Ларошпозье и вцепился зубами в подушку. Тиковый уголок выглянул из батистовой наволочки и был тут же атакован. Взметнулись перья.

      – Что ты творишь? – закричал Клод, бросаясь к кровати.

      – Это была курица, – прорычал Ларошпозье сквозь перья, забившие рот. – Это пахнет курицей!

      – Беда, – Арман повернулся спиной и уставился в окно, где круглощекая луна освещала длинные дымовые трубы и острые коньки Наварры. Двор, стена и часть улицы совершенно скрывались во тьме летней ночи. – Придется устроить вылазку.

      Ларошпозье с надеждой посмотрел на друга, перестав жевать перья.

      – Высекут, – втянул голову в плечи Бутийе.

      – Если поймают, – кивнул головой Арман. – Меня больше заботит, где мы ночью найдем что-то съестное? Из Наварры мы выберемся, из квартала – нет. Разве что найдем прямо у коллежа ковригу хлеба или кружок колбасы.

      – Арма-а-а-а-ан…– с кровати раздался стон. – Я сейчас и мокрицу бы съел.

      – Я слышал, что у сапожника