Просто вспомни обо мне…. Юлия Лавряшина

а телесная оболочка только создавалась Дашиным воображением, потому что так ей было привычнее. Вся постель под ними раскалилась, и Даше то и дело казалось, что сейчас они высекут из простыни целый сноп искр. Она не смогла уловить, в какой именно момент вернулась в эту самую постель и покидала ли ее вообще… Но если – нет, откуда же взялся этот бьющийся в висках вопль: «Нет, нет! Оставайся таким…»?

      А потом он вдруг спросил:

      – Ты споешь мне про Барбоса?

      Дашу так обожгло, будто она все же шагнула в этот огненный круг: «Так он просто перепутал меня с Ксенией?! Вот почему он был таким… Это ее он любил сейчас…»

      – Не спою! – От обиды ее голос прозвучал резко. – Не знаю я этой песни! Я уже говорила.

      Но Данил ничуть не огорчился:

      – Тогда я тебе спою.

      И затянул хрипло и неверно:

      – Век не стрижен пес Барбос…

      «А если и так, – затихнув и уткнувшись в его влажное плечо, успокоенно думала Даша. – Что у меня – большой выбор? Мальчик он или мужчина – какая разница? И со мной он в этот момент или с Ксенией? Удовольствие-то он мне доставляет. Ни с кем еще мне не было так хорошо… Может, как раз оттого, что не поймешь – мальчик он или мужчина?»

      – А мне понравилось так делать, – оборвав песню, заявил он. – Немножко страшно было, но все равно… Я еще никогда так не делал.

      «Да уж! – усмехнулась она про себя. – И не сосчитать, сколько раз ты это делал».

      – Теперь мы будем это делать каждую ночь, – пообещала Даша и блаженно улыбнулась в темноту.

      – А почему только ночью?

      – А ты и днем хочешь? Да, ты, наверное, смог бы… Но днем Сережка увидит.

      Его голос тут же сошел на шепот:

      – Это секрет?

      – О да! Это страшная тайна. Наша с тобой. Смотри, не проболтайся ему. И вообще никому.

      Данил внезапно опечалился:

      – А кому еще? У меня больше нет друзей.

      – Кроме Сережки?

      – Кроме тебя. Сережка не дружит со мной. Он сказал, что я – странный.

      Чтобы придать ему хоть немного уверенности в себе, Даша безапелляционно заявила:

      – Все великие люди казались странными.

      Быстро повернув голову и едва не свалив подушку, Данил с восторгом спросил:

      – А я – великий человек?

      – Не знаю, – смешалась она. – Вполне может быть… Обычно это понимают, когда человек уже уходит.

      – Куда уходит?

      – Туда… Куда ушла Ксеня. Помнишь?

      – Я помню Ксеню, – подтвердил он.

      Не справившись с ревнивым любопытством, Даша спросила:

      – Ты ее очень любил?

      И прижалась к нему поплотнее, надеясь вытеснить последние сохранившиеся в его теле воспоминания о сестре. Он уже не был таким горячим, даже испарина успела высохнуть, а Даше хотелось, чтоб он таким и оставался.

      – Мы все время ссорились, – неожиданно ответил он.

      – С Ксеней? Господи, почему?

      – Я не помню, – без сожаления сказал Данил. – Наверное, она тоже хотела, чтобы я стал другим.

      Даша