Всей землёй володеть. Олег Яковлев

и наказует виновного!»

      Ярослав поднял вверх дрожащую десницу. Чудин замолк.

      – Да будете вы княжить в земле Русской по закону, по ряду. Кто же этот ряд порушит, да проклят будет! – торжественно изрёк он, превозмогая слабость, с тяжёлым старческим хрипом.

      Отчего-то последние слова – о проклятии, сказанные как-то зловеще, глухим, но твёрдым голосом, заставили Всеволода содрогнуться. Он размашисто перекрестился и устремил взор на стоящую на ставнике[85] икону с ликом святого Климента.

      – Стол киевский – старшему в роду, – продолжал тем временем Ярослав. – О том помните. Иначе рати и усобья пойдут по Руси, не братьями – врагами, волками лютыми станете вы друг дружке, и не добро – семена зла и лжи посеете.

      – Может, довольно, отец? – вдруг перебил его Святослав. – Тебе ль думать топерича о нас? Сами мы промеж собою уладим. Не малые дети, чай.

      – А ты слушай, да помалкивай! – прикрикнул на всегда столь непослушного, несогласного с ним сына Ярослав и, не выдержав, громко закашлялся. – Ну вот, снова кровь ртом пошла, – с трудом прохрипел он, вытирая губы. – Теперь святой крест целуйте в том, что не порушите ряда. Иларион, прими целование крестное.

      Митрополит Иларион торжественно поднёс к устам каждого из княжеских сыновей большой золотой крест.

      Святослав приложился к кресту с явной неохотой, Игорь и Вячеслав лобызали энколпион равнодушно, Всеволод – с робостью и нежданным волнением, аж ком подкатил к горлу, в очах же Изяслава – Иларион заметил – исчез страх и вспыхнули искорки гнева. Всегда, как видел Изяслав митрополита, овладевало им раздражение. И стоял теперь перед братьями и боярами уже вовсе не тот робкий, дрожащий от страха ничтожный человек – стоял охваченный гневом, готовый к первому в своей жизни значительному действию властитель. Пусть слабый, неумелый, невеликий разумом, но – властитель. Правда, ни бояре, ни братья Изяслава, ни сам Ярослав не обратили на эту внезапную перемену внимания. Да и как могли они увидеть этот исполненный мгновенно полыхнувшей ярости и ненависти взгляд, ведь обращён он был только на Илариона?!

      – Изяслав не по своей голове шапку надел, – улучив мгновение, шепнул Всеволод на ухо Святославу, и тот, разглаживая густые рыжие усы, с одобрением согласно кивнул.

      «Хорошо, что Святослав так. Тоже, верно, думает о ничтожности Изяслава, – пронеслось в голове у Всеволода. – Вместе удержим его от глупостей, обережём от дурных советчиков. А так… Ну какой из Изяслава великий князь? На поле сражения всегда позади рати, хоронится в веже[86] походной, боится, что убьют. На княжьих советах всё время молчит, а как испросят его, так ляпнет какую-нибудь несуразицу. Ему не то что Киева – деревни никакой в удел не дал бы на месте отца. В монахи бы постриг или прогнал бы взашей. Всё ведь погубит, народ изведёт! Вон в Турове да в Новгороде люди поборами замучены, тиуны всюду лихоимствуют, бояре самовластвуют, нужда царит, болезни, голод, а Изяславу и невдомёк, что людьми правит, но не теремом своим. Эх, кабы мне киевский стол,

85

Ставник – столик или шкафчик для помещения образов.

86

Вежа – шатёр. Также жилище кочевника, которое можно разбирать и собирать. Иногда вежей называли отдельно стоящую башню внутри детинца.