Речники. Александр Берник

пристраивать, а не мужиков дородных привлекать да облапошивать. И тем более Малхушка – толстушка, порося толстожопая. С её телесами вообще хоть плач да топись в слезах. Даже атаман ватажный, Девятка со своими ближниками все как один западали лишь на Зорьку-красавицу, а остальных девок и в «подпорки не ставили».

      Да, избаловала её жизнь всеобщим вниманием. Ну и что? Коль родилась красивой да ладно сложенной, почему бы этим не пользоваться. В замухрышках ещё на старости насидишься, коль до этого дотянешь да от зависти на молодух наплюёшься ртом беззубым да слюной высохшей.

      Собрав охапку травы в росе намоченной, кинув за пазуху сосуд плотно заткнутый, она со всех ног бежала к песчаному берегу. Наполнить ушат, загодя припрятанный, речной водой необходимо было лишь с всходящим солнышком. Другая вода для этого дела была непригодная.

      Прискакала ярица в место условленное. Подружек ещё видно не было, а уже совсем светло сделалось. Солнце вот-вот из-за бугра покажется. Кинула на берег свой сноп травы, туго перевязанный шнурком плетёным заговореным, вытащила из-за пазухи сосуд драгоценный, тут же рядом на земле пристроила.

      Скинула пояс, рубаху верхнюю да нырнула в кусты за кадкой припрятанной, что оказалась тяжеленой сама по себе, отчего пришлось тащить её за ухо волоком. И только тут Зорька подумала: «Что ж они дуры наделали? Ну, притащили пустой ушат, кое-как. А когда водой заполнят? Была же возможность поменьше взять. Так нет. Схватили самый большой от жадности. А всё эта Малхушка, дрянь, глаза завидущие. Всё-то ей мало. Всё-то ей побольше надобно».

      Не успела Зорька с кадушкой управиться как из тумана редкого, предрассветного выпорхнула Елейка запыхавшаяся. Дыша ртом широко распахнутым, она кинула свой сноп травы на песок сырой да заметалась, будто приспичило. Зорька поначалу хмыкнула, наблюдая за её мельтешением, но оно так и оказалось в действительности. Елейка ломанулась к кустам, задрала подол, резко испугав кусты жопой голою, да зажурчала водичкой, тут же застрекотав, как сорока оголтелая.

      – Ой, мама! Думала, что последняя. Так бежала, так бежала, чуть на ляхи не вылила. А остальные где? Неужто опоздают, козы драные? Ан, нет. Вон Краснушка чешет, тропы не разбирая, как лосиха перепуганная. А Малхушка-свинюшка, опоздает как должное. Вот помяните моё слово веское.

      Тут она, наконец, сделала своё дело нехитрое, оправила подолы широкие на ней как на шесте висевшие да кинулась к Зорьке с помощью, на ходу рубаху с поясом скидывая. Хотя с её-то вичками вместо рук натруженных, толку было, как от рыбы в реке при сборе навоза на пастбище.

      Когда ушат уже плавал, на волнах покачиваясь, а три кутырки вооружившись ковшами деревянными для забора воды солнечной, молча стояли по пояс в реке утренней, ожидая восхода светила с нетерпением, откуда-то издалека с берега до них донеслось жалобное блеяние Малхушки запыхавшейся:

      – Девки! Меня подождите! Я быстрень…

      Тут она резко заткнулась, споткнувшись да грохнувшись.

      – Давай