Теория зла. Донато Карризи

не ищет девочку, которой не существует.

      Женщина, прочтя в ее взгляде отвращение, возмутилась:

      – Знаю, о чем вы думаете, но мы не убийцы. Мы не лишили бы ее жизни.

      – Верно, – согласилась Мила. – Вы просто подождали бы, пока она умрет.

3

      Что я была бы за мать, если бы не знала, как зовут любимую куклу моей дочери?

      Она ехала на машине и всю дорогу без конца повторяла этот вопрос. Ответ всегда был один и тот же.

      Я ничем не лучше.

      Всякий раз, осознавая это, она все бередила и бередила одну и ту же рану.

      Без двадцати двенадцать она переступила порог Лимба.

      Так в Управлении федеральной полиции называли отдел по розыску без вести пропавших. Он был расположен на цокольном этаже западного крыла, в самой отдаленной его части. Прозвание подразумевало также, что в этом месте уже никого ничто не волнует.

      Ее встретил непрекращающийся рокот старого кондиционера вкупе с застарелым запахом табака – наследием тех далеких времен, когда можно было курить в кабинетах; из подвала к тому же тянуло сыростью.

      Лимб состоял из нескольких комнат плюс внизу старый архив бумажных документов и склад вещественных доказательств. Кабинетов было три, в каждом по четыре стола, кроме того, что предназначался для начальника отдела. Но самое обширное помещение располагалось сразу за входом.

      Зал Затерянных Шагов.

      Здесь пресекались пути многих. Любой, входя сюда, замечал три вещи. Первая – пустота: мебели не было, и эхо свободно гуляло по залу, отдаваясь от стены к стене. Второе – ощущение замкнутого пространства: несмотря на высокий потолок, угнетало отсутствие окон, зал освещался одним только серым неоновым светом. Третьим, что каждый замечал неизменно, были сотни глаз.

      Стены сплошным ковром покрывали фотографии без вести пропавших.

      Мужчины, женщины. Молодые, старые. И дети: они сразу бросались в глаза. Мила долго раздумывала почему. Потом поняла. Дети выделялись из общей массы, поскольку их присутствие здесь вызывало тягостное чувство несправедливости. Ребенок не может исчезнуть добровольно, стало быть, само собой разумеется, что рука взрослого схватила его и уволокла в иное, невидимое измерение. Но в этом зале не наблюдалось особого отношения к ним, детские лица были выставлены среди прочих, в строго хронологическом порядке.

      Все обитатели стен молчания были равны между собой. Никаких различий: ни расовых, ни религиозных, ни по признаку пола, ни по возрасту. Фотографии, запечатлевшие любого из них, были попросту самым близким по времени доказательством присутствия пропавшего человека в этой жизни. Это мог быть снимок на дне рождения, перед тортом со свечами, или фотограмма, извлеченная из записи на камеру слежения. Человек мог беззаботно улыбаться или даже не знать, что попал в кадр. Главное – никто из них не подозревал, что позирует для последней фотографии.

      С того момента мир двигался дальше уже без них. Но их не оставили за бортом, в Лимбе никто ни о ком не забывал.

      – Это