Змеиная верность. Анна Акимова

на голове зашевелились от ужаса. Она обернулась…

      Позади нее стояла странная девушка Ада Лещова.

      Аду Лещову в институте сторонились и даже побаивались. Она ни с кем не дружила, общение сводила к минимуму. Молча, не здороваясь, проходила мимо, на приветствия не отвечала, как будто не слышала. Федька Макин частенько, глядя Аде вслед, задумчиво напевал на мотив известной пугачевской песни: «До свиданья, крыша, до свидания…» Девочки-секретарши, работающие рядом с Адой, уверяли, что Ада – сектантка.

      В обеденный перерыв она никуда не ходила, доставала принесенную из дома еду и книгу. Книги, которые она читала, тоже были странными: оккультизм, эзотерика, хиромантия, еще какая-то заумь… Валера Николашин, со своим интересом к «потустороннему», попробовал было общаться с Адой, но быстро отступился. Лизе он потом признался, что после общения с Адой у него мозги «свернулись в лист Мебиуса». Ада же с тех пор стала как-то отличать Валеру от других, что-то мелькало у нее в глазах при виде Валеры.

      Между тем Ада была из очень приличной и очень нормальной семьи. Единственная дочь известного в городе профессора-офтальмолога Михаила Яковлевича Лещова, она на корню зарубила папины надежды на продолжение врачебной династии и наотрез отказалась поступать как в медицинский, так и в какой-либо другой институт. Она жила в своем мире, и все, что не касалось этого мира, ее не интересовало. Врачи осторожно намекали папе на психическое расстройство дочери, заводили речь об аутизме, но Михаил Яковлевич ничего слышать не хотел и настойчиво тянул дочь в нормальную жизнь. По его просьбе директор института фармакологии, давнишний друг Михаила Яковлевича, принял Аду на работу и придумал ей должность помощника ученого секретаря. Ада отстукивала на компьютере разные деловые бумаги и выполняла другие несложные поручения.

      И вот теперь Ада стояла перед Лизой. Как всегда, в чем-то длинном, темном и балахонистом. Прямые волосы наползали на впалые щеки, глаза, полуприкрытые крупными веками, смотрели непонятно куда.

      Неслышно ступая, Ада обошла Лизу и, подойдя к меловому силуэту на полу, застыла над ним.

      – Они забрали ее, – сказала она, слегка кивнув на меловой контур.

      Если бы с ней заговорила статуя Святой Татьяны, покровительницы студентов, поставленная недавно на Университетском проспекте, Лиза удивилась бы меньше. Она, пожалуй, впервые слышала голос Ады, монотонный и тоже какой-то странноватый.

      – Кто забрал, полиция? – осторожно переспросила Лиза. Конечно забрали, не оставлять же здесь труп.

      – Посланцы, – пояснила Ада. – Все думают, что это несчастный случай, но это они. Она нарушала гармонию. Порок, разврат, зло… Она вовлекала во все это очень достойных людей. Это должно быть наказано.

      Вот это да, изумилась Лиза. Оказывается, Ада способна разговаривать вполне связно. Хоть и не очень понятно. И оказывается, она – моралистка! А Лиза-то думала, что она ничего не замечает и ничто ее не трогает. А оказывается,