Перед восходом солнца. Михаил Зощенко

коптилка. Я поправляю ее. И сажусь рядом с матерью, на ее кровать.

      Долго сижу, всматриваюсь в ее измученное лицо.

      Кругом тихо. Сестры спят. Уже два часа ночи.

      – Не надо, не надо… не делайте этого… – бормочет мать.

      Я подношу к ее губам теплую воду. Она делает несколько глотков. На секунду открывает глаза. Я наклоняюсь к ней. Нет, она снова в бреду.

      Но вот ее лицо делается спокойней. Дыхание ровней. Может быть, это был кризис? Ей будет лучше…

      Я вижу – как будто бы тень проходит по лицу моей матери. Боясь что-нибудь подумать, я медленно поднимаю свою руку и дотрагиваюсь до ее лба. Она умерла.

      У меня почему-то нет слез. Я сижу на кровати не двигаясь. Потом встаю и, разбудив моих сестер, ухожу в свою комнату.

Я НИЧЕГО НЕ ХОЧУ

      Деревянные сани на деревянных полозьях. На санях стоит некрашеный гроб.

      Впрягшись в веревку, я везу эти сани на кладбище.

      За санями идут мои сестры и мой маленький брат.

      Вот уже Смоленское кладбище. У ворот множество таких саней с гробами. Привычных колесниц и лошадей под сетками нет. Вероятно, лошади съедены, как и съедена их пища – овес.

      Гроб несут в церковь. Я остаюсь на улице. Я сажусь на ступеньках храма. И сижу рядом с нищими. Я сам нищий. У меня нет ничего впереди. И я ничего не хочу. У меня нет никаких желаний. Мне только жалко мою мать.

      Гроб снова выносят из церкви. И я снова везу сани в дальнюю аллею. Там могила моего отца, который умер четырнадцать лет назад.

      Рядом с этой могилой вырыта новая.

      Я приподнимаю крышку гроба и целую мертвую руку матери.

НОВЫЙ ПУТЬ

      На тележке маленький письменный стол, два кресла, ковер и этажерка.

      Я везу эти вещи на новую квартиру.

      В моей жизни перемена.

      Я не мог остаться в квартире, где была смерть.

      Одна женщина, которая меня любила, сказала мне:

      – Ваша мать умерла. Переезжайте ко мне.

      Я пошел в загс с этой женщиной. И мы записались. Теперь она моя жена.

      Я везу вещи на ее квартиру, на Петроградскую сторону.

      Это очень далеко. И я с трудом толкаю мою тележку.

      Передо мной – подъем на Тучков мост.

      У меня больше нет сил толкать мою тележку. Ужасное сердцебиение. Я с тоской посматриваю на прохожих. Быть может, найдется добрая душа – поможет мне взять это возвышение.

      Нет, прохожие, равнодушно посматривая, проходят мимо.

      Черт с ними! Я должен сам… Если б только не перебои сердца… Глупо умереть на мосту, перевозя кресла и стол.

      Изнемогая, я вкатываю тележку на мост.

      Теперь легко.

      1920–1926

      Если б со счастьем дружил я, поверь,

      Не этим бы стал заниматься теперь.

ДОМ ИСКУССТВ

      Этот дом на углу Мойки и Невского.

      Я хожу по коридору в ожидании литературного вечера.

      Это ничего не значит, что я следователь уголовного розыска. У меня уже две критические статьи и четыре рассказа. И все они очень одобрены.

      Я хожу по коридору и смотрю на литераторов.

      Вот