Обратный путь из невозвратного. Сергей Николаевич Огольцов

уезженный снег непрерывно искрился в конусах фонарного света, затухая лишь там, где его покрывала тень двух шагающих пацанят в круглых меховых шапочках, с поднятыми воротниками пальто.

      – Да,– сказал мой брат,– я помню. На атомном объекте. Ты в библиотеку пошёл, и я тоже увязался.

      Тень, что малость повыше, охватила сопутствующую за плечо и я сказал:

      – Ты, брат, знай, если кто тебя обидеть захочет или, вообще, чуть что, так ты мне скажи – я тебя защищать буду. Всегда.

      – Да,– повторил мой брат,– и это помню.

      – Ну, в последние десять лет помощи от меня не ахти сколько было, а? А теперь вот и вовсе беру свое слово обратно. Дальше сам на себя полагайся. Уж ты прости, брат. Прощай.

      Мы обнялись.

      – Прощай, брат,– выговорил он сдавленным голосом и, додушивая всхлип, почти выкрикнул:

      – Ты только им не поддавайся.

      Лёгкое дребезжание велосипедного щитка стихло за углом.

      Я взглянул на звёзды. Искрятся.

      Каких таких "их" он имел ввиду? Наверно, он и сам не знает; просто так вырвалось.

      "Они" – как воплощение всего, что против нас в этой жизни. Как та свора молодого хулиганья, от которых мы отбивались вдвоём на танцплощадке.

      Или те байканурские "деды", от которых он отбивался в одиночку.

      Они – те, кто пустил под откос—в немыслимую круговерть—такую прежде размеренную и понятную жизнь: от одного съезда КПСС до следующего, из пятилетки в пятилетку.

      Те – кто остановил заводы, кто сделал из провинциального города питомник для выращивания киллеров для Москвы и Санкт-Петербурга.