Обратный путь из невозвратного. Сергей Николаевич Огольцов

правду говорит, что ты уже больше не приедешь?

      – Да.

      – Никогда-никогда?

      В голосе слезы, влага в глазах. Пора менять тему:

      – А с тёткой у тебя как?

      – А никак. Она и здороваться не изволит. В трамвае один раз даже отвернулась. И муж её мог бы дать моему работу в Москве. Отсюда много ребят ездят, там можно в день 20 долларов заработать.

      – Не может её муж дать твоему работу возле себя.

      – Почему это?

      – У него там своя жизнь и лишние свидетели—которые потом сюда вернуться—ему ни к чему. Ну, а тётка тебе просто завидует.

      – Чему завидовать? Что без работы сижу? Еле-еле на мужнину зарплату тянем.

      – Дом у неё в коврах, это верно, и в гараже свекрови французская иномарка стоит, которую муж из Москвы пригнал. Только они беднее вас.

      – Чем это?

      – Молодостью.

      В глазах её взблескивает огонек гордости. Ведь и вправду – владелица несметного богатства; на ближайшие десять лет.

      – А с тёткой ты помирись.

      – Не захочет она.

      – Ещё как захочет. Всякая женщина мечтает иметь дочку, а у неё только сыновья.

      – А в трамвае тогда отвернулась.

      – Это когда было?

      – Не помню. Зимой. В феврале, кажется.

      – Значит просто не увидала. В феврале ей, знаешь, как трудно было? Муж в Москве, свекровь в больнице, а тут в один день и свёкор умер и Владя.

      – А Владя тут причём?

      – Ну… он любовником её был.

      – Владя?!. А муж?!

      – Так это ещё до мужа… Первым.

      Тогда сестра моя молодостью была богаче, чем моя дочь сейчас.

      В одну и ту же реку нельзя войти…

      Чепуха. Всё наоборот. Из реки этой выходить нельзя.

      Потом я провожаю дочь к ней домой и одолживаюсь их велосипедом, чтоб утром довезти свой багаж от родительского дома до их дворика, откуда до ЖД вокзала рукой подать.

      Вернувшись, я застаю ещё два велосипеда приткнутые у калитки дома родителей.

      Мой брат и ещё один давний друг пришли попрощаться.

      Друг всё порывался сгонять за самогонкой, но обошлись просто долгим разговором на троих, к которому присоединился мой отец.

      Тематика, почему-то, была всё больше военной.

      Брат вспоминал два года крутой службы на пусковых площадках Байканура.

      Друг про то, как один раз на учениях он уполз с поста, лакомясь ягодами стелющейся ежевики.

      Так и переползал от кусточка к кусточку, пока не уткнулся в чёрные офицерские сапоги стоящего над ним командира роты.

      Отец мой подпустил морской романтики.

      Как он получил увольнение на берег, но загулялся и опоздал к последнему катеру.

      А утром их минный тральщик уходил в поход – расчищать Чёрное море от наставленных там немецких и советских мин.

      И вот, чтоб не оказаться в дезертирах, он на рассвете привязал ремнём одежду к голове и поплыл вольным стилем к своему стоящему на рейде кораблю.

      Но капитан его приметил и приказал убрать штормтрап,