Обратный путь из невозвратного. Сергей Николаевич Огольцов

до Северного Кавказа на электричках, а дальше – автостопом. Но ещё могу пешком. Хорошо бы гитару достать, чтоб на харчи подрабатывать.

      – У тебя что – шиза гуляет? Да ты в зеркало глянь, на свою видуху. С твоей бородой и твоим лысым черепом тебя же на второй день повяжут. Террорист недоделаный.

      – Никакой он не лысый. Просто у меня прическа короткая.

      – Не переживай, повяжут и ещё укоротят. А бороду лучше сам сбрей. Добровольно.

      – Не могу. У меня пари с бачьянагом. Он говорил, что с такой бородой я и до Киева не доберусь; а я обязался привезти ее обратно в сохранности.

      – Бачьянаг – что ещё такое?

      – Муж сестры жены. По-карабахски.

      – Да как тебя только жена терпит? Бомжа несчастного. Бедная Сатэник!.

      Вобщем-то, в речах сестры имелся свой резон.

      В один из вечеров, в подземном переходе у ЖД вокзала меня остановил вооруженый дубинкой сержант милиции и начал требовать документы. И это в старой доброй провинциальной глуши и захолустьи!

      У, как повеяло вдруг в том переходе “сафоновщиной” с её комендантским часом и людоловными патрулями на улицах Степанакерта!

      Документов при мне не было и сержант спросил про место работы.

      – Преподаватель кафедры иностранных языков Арцахского госуниверситета! А вы чьих будете?

      Бдительный страж оказался смекалистым, прикинул, что вряд ли бы бомж смог выговорить такие слова как "кафедра", или "госуниверситет" и, на всякий, решил не связываться.

      Так оно и шло…

      Я съездил в Нежин. Собеседовал с Учителем.

      В соседнем районе, посетил казацкое село Курень.

      Повалялся денек на загородном речном пляже, куда двадцать минут езды электричкой.

      Сходил в парную баню, о которой не раз мечтал в предыдущие десять лет.

      И все прощался, прощался, прощался.

      И с бесподобными березами рощи, через которую вьется тропа к реке Сейм.

      Не повторится…

      И с тихими улочками, где в тенистой зелени листвы дозревают сквозь дрему бордовые вишни. Не повторятся…

      И с песчаными грядками сестриной дачи.

      И с незнакомой малышней в старом парке, который тоже не повторится.

      И с запертыми цехами впавшего в ко́му завода; не повторится то, что было, никогда…

      Не знаю, понял ли я сам, зачем мне так нужна была эта поездка. Может быть, проститься с самим собой? Или может…

      Не знаю.

      Программа визита была уже исчерпана, пожалуй.

      Даже Владю я повидал, друга юности умершего от рака с хирургическим вмешательством.

      Мне прокрутили видеозапись его сольного концерта, сделанную на городской телестудии.

      Говорят, передача понравилась зрителям, особенно из того поколения, что ходили на танцплощадки к ОРФЕЯМ. Так что, повидал я его живого.

      Располнел. Дорогие часы на запястьи. Все песни исключительно на украинском языке.

      Но это глазами нынешних, а я видел того, другого.

      Я видел Владю, хоть на видеозаписи между номерами всплывало: "Спiває Володимир Сакун"…

      25-го