Девушка, которая не умеет петь. Злата Косолапова

бросил Ренери Агате.

      Лиза усмехнулась, покачав головой.

      – Простите, Ваше величество, но Вам этого лучше не слышать. Эта оборванка не умеет петь и никогда не умела.

      – Если ещё раз решишь начать молоть языком без разрешения, я прикажу зашить тебе рот, – равнодушно сообщил Ренери.

      Лицо Лизы вдруг почти неестественно вытянулось, глаза округлились. Для своего же спокойствия девушка даже прикрыла рот руками – вдруг ненароком слово вырвется.

      Тем не менее, Лиза была права. Агата не умела петь. Да, ей очень хотелось пропеть хотя бы строчку любимой песни, но сейчас это желание показалось Агате губительным. Служанка посмотрела на огонь, тихо вздохнула и горько прошептала:

      – Простите, Ваше величество. – Девушка опустила взгляд, смущение заставило её голос дрогнуть. – Но я и правда не умею петь.

      Ренери подавил раздражение. Ему хотелось вспылить, но он взял себя в руки. Пусть уж этот тоскливый вечер хотя бы достойно закончится.

      – То есть ты отказываешься от участия в испытании, и я могу его завершать? – спросил король, бряцая перстнем о край расписного кубка. Терпкое, душистое вино, алеющее в нём, уже остыло и едва ли горячило его кровь.

      Король кинул скучающий взгляд на служанку, на её взволнованное лицо, перепачканное в грязи и пыли. Невзрачное лицо самой обычной девушки. Грязной оборванки, прислуги с едва отросшими волосами на обритой голове, с царапинами и ссадинами на физиономии, с истёртыми от долгой работы руками. Болезненно худой босячки в ветхом холщовом платье – смрадном и пропыленном. Когда Ренери смотрел на эту жалкую лохмотницу, он чувствовал лишь отвращение. Его даже подташнивало, так неприятно она выглядела.

      – Ну?! – рявкнул юноша.

      Агата вскинула лицо, испуганно глядя на короля.

      – Нет-нет, – пролепетала она взволнованно. – Нет… Я не отказываюсь…. Ни в коем случае… Просто боюсь, что Вы будете неприятно удивлены…

      Ренери раздраженно поджал губы. Прищурив глаза, он смерил служанку презрительным взглядом.

      – Это не твоя забота. Называй песню.

      Агата повернулась к барду. Седовласый Мартен смотрел на девушку со всем возможным для него сочувствием, он даже тихонько улыбнулся ей. Сердце его болело о несчастной девочке. Чего скрывать, Мартену-барду стало жаль Агату точно так же, как её уже однажды стало жаль разбойнице Шианне, оставившей девушке жизнь.

      – Милорд, сыграйте мне, пожалуйста, «Лук, меч и стрелы».

      – А-а-а, – протянул Мартен. – Талисса-бард… Люблю её песни.

      Бард улыбнулся. Агата стала единственной из всех трёх девушек, кто выбрал не классическую композицию, а песню странствующего барда.

      Мартен легонько ударил по струнам, совершив мелодичный перебор, чуть задумался и, наконец, спросил:

      – Знаешь, как вступать?

      – Нет, милорд.

      Агата отвела наполненный печалью взгляд. Мартен покивал:

      – Ничего-ничего,