Туман над Токио. Лариса Аш

Нагао-сан уже налил себе чашечку. Сделал он это с конфузом, идущим ему как зайцу курево. Одзима-сан подошёл к кофеварке с шуточками. Фуджи-сан, как девочка, забавно подбежала мелкими шажками.

      Низы тоже, наверное, хотели кофе, но не могли полноправно, наравне с олигархами, обслужить себя горячим напитком. Я шепнула Татьяне:

      – Ты хочешь кофе?

      – Да, хочу.

      – Так пойдём нальём?

      – Не-е, не пойду. Иди сама.

      Тогда я повернулась к Марку и Джонни:

      – Do you want some coffee[24]?

      – Oh, yeah, please[25]!

      – Let’s take it[26]? – показала я в сторону кофемашины.

      – Oh, no, no, thanks[27]!

      Они чего-то боялись.

      Национальный девиз Французской республики провозглашает кроме свободы и братства ещё и равенство. Оно-то и толкнуло меня плюнуть на кастовое деление и подойти к кофемашине, спрашивая на ходу у Накамуры-сан:

      – Можно ли мне налить себе немного кофе?

      – О да, конечно! – любезно ответил продюсер. – Наливайте когда вам угодно, не стесняйтесь, госпожа Аш!

      А о трёх других членах нашей законной иностранной группировки не упомянул.

      Я налила кофе в пластмассовый стаканчик, чувствуя на себе взоры верхов и видя ревнивые гримасы низов. Кроме того, у меня почему-то загорелась задняя часть джинсов, которую я ненароком повернула к столу «главных».

      Режиссёр объявил репетицию второй картины третьего акта. Значит, сцены с выходом моей героини на сегодня закончены. Ну и зачем сидеть-то? В моей стране рабочее время строго регламентировано. За сверхурочные доплачивают. А Хории-сан вряд ли сделает надбавку к моим гарантиям.

      Всё было так. Но во Франции меня доводила до бешенства чересчур скрупулёзная регламентация рабочего дня. Особенно в кассах вокзалов. На стеклянной двери было чёрным по белому написано: закрытие в 20:00. А предприимчивые служащие SNCF[28] не пускали купить билет уже без двадцати восемь. Ругайся не ругайся – эффект был один. На поезде уже не уедешь. В 20:00 и ни минутой позже служащие снимали фуражки и уже уходили домой. И к начальству не было смысла обращаться. Закрытие в 20:00 означает не конец обслуживания пассажиров, а выезд из парковки, на ужин с семьёй.

      Было три часа. Глядеть в книгу и видеть фигу, скрученную китайскими идеограммами, я не собиралась. Положив текст пьесы в сумку, я предложила Татьяне:

      – Слушай, давай пойдём в кафе? Всё равно наших выходов больше нет. Время – деньги.

      Татьяна ответила:

      – Иди, если хочешь. Я останусь.

      Она держала меня на расстоянии. И объяснений, почему надо оставаться, закончив репетицию с нашими выходами, не давала. Ну очень осторожная персона!

      Пока сменялись картины и одни действующие лица расходились по местам, а другие сходились в центре зала, я без резких движений начала перемещение к выходу. Нагао-сан с блокнотом в руках, как наблюдатель ООН, следил за моей передислокацией.

      Иного

24

(англ.) Ты хочешь кофе?

25

(англ.) О да, с удовольствием!

26

(англ.) Так пойдём нальём!

27

(англ.) О, нет уж, благодарю!

28

Национальная компания французских железных дорог.