Финист – ясный сокол. Андрей Рубанов

остаться в кружале и ждать до утра.

      Отдали полкуны лысых за горшок варёной свинины и шесть ковшей яблочной браги. За такую цену в моей родной селитьбе можно было три раза пропить всё родовое хозяйство. Жаль было втридорога платить за скверную еду и выпивку, когда в нашем собственном лесном стане, в двух часах пешего хода, нас дожидалась всевозможная дармовая снедь; но делать было нечего, мы уплатили, поели и выпили.

      Вокруг валялись и храпели полуголые, мокрые от пота пьяницы, всхлипывали, вскрикивали, что-то бормотали, стонали; то один, то другой приподнимался и неверной рукой норовил пошарить на ближайшем столе, но ни одна посудина ни на одном столе не стояла прямо, всё было опрокинуто, перевёрнуто, разбито и разлито.

      – Посмотри, – я показал Митрохе на стену. – Что за руны такие? Не могу разобрать.

      Дед глянул, сощурил глаза.

      – Это не руны, – ответил он. – Ромейская грамота. Очень трудно освоить. Каждый знак означает не целое слово, а только его часть. Чтобы собралось одно слово, надо прочитать весь став и понять все знаки подряд.

      – Ты умеешь?

      – Более-менее.

      – И что здесь сказано?

      Митроха повторно пригляделся, наморщил бледный, в веснушках, лоб; пошевелил губами.

      – Здесь сказано, что бог – един.

      Кирьяк, глотнувший сей момент браги, поперхнулся.

      – Бог не может быть един, – значительно сказал он. – Никто не может быть един. Так не бывает. Гляди на нас. Сидим – оба-трое! Втроём веселей. А богам ещё веселей, их много!

      – Ромеи, – сказал Митроха, – живут за морем, на краю земли. Они – не как мы. Вообще другие. Они верят, что бог един.

      – Дурень ты, – печально сказал Кирьяк. – А я думал, серьёзный мужик. Если бог – един, кого он ёт?

      – Никого не ёт, – ответил Митроха.

      – И как же он без бабы обходится? Вынимает причиндал и сам себя тешит?

      – Нет у него причиндала.

      – У бога – нет причиндала?

      – Нет. Но сын есть.

      Кирьяк обвёл меня и Митроху соловыми глазами.

      – Хорош бог. Никого не ёт, причиндала нет – а сын есть!

      – Да. От целкой бабы. Из смердов.

      – Из смердов? Что ж он за бог, если поял простую бабу? А мог бы княжью жену, или дочку! Да кого угодно!

      Митроха поднял ладони в мирном жесте.

      – Это вера ромеев. Они думают, что бог не сам поял ту бабу. Бог пустил особый ветер, и от того ветра невинная девка понесла божьего сына. Имя его – Крест. Он умер, а потом восстал из мёртвых.

      – Восстал из мёртвых? Так он упырь, что ли?

      – Не упырь. Божий сын.

      – Ты сам-то веришь в такое? Сидит один бог – и воет от тоски! Поять некого! Поговорить – не с кем! Единственный сын – и тот упырь!

      – Он не упырь, а сын бога.

      – То есть, нелюдь.

      – Нет. Человек.

      – Ничего не понимаю, – недовольно сказал Кирьяк. – То ли нелюдь, то ли человек, то ли упырь. От ветра зачат. Такое придумать – браги мало, тут чего покрепче надо…

      – Это не придумано, – твёрдо сказал Митроха. –