Жили-были… были-Жили. Алексей Алексеевич Иванов

с неба в крик лысеющий мужчина.

      А взгляд горит огнём,

      И видно даже днём:

      Расплавленный вулкан… в нём бездна… страсти —

      Вот почему он не сказал ей: «Здрасьте!»

      Стремительный напор —

      Конечно, перебор

      Для девушки простой, тоской томимой,

      Недавно разведённой и ранимой.

      Взаимностью она ответить не могла,

      Порыв души своей для принца берегла.

      Но почему-то принц не появлялся —

      Он лишь во сне красиво улыбался.

      И слёзы потекли ручьём у Катерины…

      Какие же глупцы бестактные мужчины!

      Ну разве поступать вот так вот можно?

      Ну разве улыбнуться даме сложно?

      Окончена коррида – бык повержен!

      А если бы остался он телёнком нежным,

      То до сих пор сосал бы мамки вымя,

      Смотрел бы, как летит копьё… в бока чужие.

      Лысеющий мужик

      В желаниях поник,

      Разрядом вышли в пол остатки дрожи…

      Пролепетал едва:

      – Зайду попозже…

      . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

      – Сергей Михалыч!.. Был вчера у бабки,

      Держал себя достойно, не как тряпка.

      Потом для верности на почту заходил,

      Узнал про всё, о чём меня просил.

      Звонила старая Матрёна… с почты.

      Кому звонила – не знает точно.

      Сказала, что звонила Самому,

      Он вышел в туалет – попала на слугу.

      Фамилию и чин его спросила,

      Да, говорит, по дурости забыла.

      Сказала, телефон давала Катька, с почты.

      Куда засунула – не помнит точно.

      У Катьки я спросил про телефон,

      А Катька говорит, что был у бабки он.

      Старуха номер только показала,

      Потом опять себе его забрала.

      Мужик какой-то с бабкой говорил.

      «И матерился так, что не хватало сил

      Такое слушать,

      Что вяли уши

      От матов, что сапожник говорил.

      Похоже, он серьёзно перепил»,—

      Так рассказала Катька с почты.

      Всё это слышала она, сказала, точно.

      Когда закончила звонить —

      Матрёна не могла нормально говорить,

      А просто зарыдала очень сильно,

      И слёзы потекли ручьём обильно,

      Да так, что не смогли её унять,

      Утешить и хоть что-нибудь понять.

      Мне рассказала бабка по-другому,

      Когда ходил я к ней до дому:

      Как будто бы слуга ей начал обещать —

      Лекарств отправить, газет прислать,

      Помочь ей разыскать сыночка,

      Закрыть публичный дом, что пашет еженощно…

      – А чем ей, старой, дом-то помешал?

      Не вопрошал?

      – Сглупил, дурак… не вопрошал.

      – По дому надо бы подробнее прознать.

      Неужто из-за бабки его нам закрывать?

      – А тот слуга продолжил обещать —

      Помочь старухе с новыми очками,

      Заполнить камеры свободные ворами.

      Фамилии воров не стал писать,

      А так сказал: «Всех знаю, мать!»

      Пообещал воров пересадить…

      – Он что, рехнулся?