Записки газетчика. Марат Валеев

в находящуюся сбоку от нее открытую дверь. – Тут к вам молодой человек. С письмом.

      – Пусть заходит, – также негромко сказал кто-то из глубины кабинета.

      У меня неожиданно пересохло в горле (признаюсь – не только от волнения: накануне в бригаде хорошо отметили завершение уборки).

      – Попить можно? – проскрипел я, увидев на столе графин с водой. Не дождавшись разрешения, набулькал полный стакан воды и поставил графин на самый край стола. Графин упал на пол и со страшным звоном разлетелся на множество осколков, расплескав при этом воду на пол, мне на ботинки и Гильде – на ее изящные туфельки. Перепугавшись, я резко поставил стакан на место, и он тоже упал на пол и покатился, дробно дринькая своими стеклянными гранями. На деревянных ногах я под изумленным взглядом секретарши шагнул в редакторский кабинет. Державцев на шум даже бровью не повел.

      – Я из Питера… то есть, Пятерыжска, – представился я. – Вы еще напечатали мою юмореску «Карасятник», две заметки и очерк. И вот товарищ Кишкунов прислал такое письмо, – я опять стал судорожно шарить по карманам.

      – А, Марат! Ну, здравствуй, – просто сказал Александр Сергеевич, как будто знал меня сто лет, привстал и протянул через стол руку. Это был невысокий мужчина средних лет с внимательными серо-голубыми глазами и проседью в темных волосах, с лицом крупной лепки.

      – Садись. Вот что, парень, ты нам нравишься. Хочешь поработать в газете?

      Я онемел. Для меня пределом мечтаний казалось то, что меня напечатали в газете. А тут еще и зовут в нее работать (откуда мне тогда было знать, что штаты в районных газетах преимущественно вот так и набираются, буквально с улицы – выпускники университетов в сельскую глушь ехать не хотели)!

      – Но я ведь, это, без образования, – растерянно сказал я.

      – Дело наживное, – ободряюще сказал Державцев. – Главное, у тебя есть способность к письму. И желание, так ведь?

      Да уж, желания у меня писать было хоть отбавляй. Я вернулся в Пятерыжск как на крыльях, сообщил родным, что меня берут в газету. Отец отнесся к этому известию сдержанно, хотя и видно было, что доволен. Мама же сначала испугалась, потом обрадовалась, прослезилась и сказала с гордостью, что я весь в ее пра-пра-прадеда. О нем она рассказывала часто: мой дальний предок был грамотным по тем временам человеком, принимал участие в Отечественной войне 1812 года – был полковым писарем, и в родную татарскую деревушку Амзю «дембельнулся» в карете, набитой трофеями. Тоже мне, сравнила! Односельчане к тому, что я ухожу работать в газету, отнеслись с любопытной настороженностью: «Надо же, еще недавно бегал по деревне босиком, а туда же. Ну-ну…» Управляющий отделением Г. П. Кутышев мое заявление об увольнении подписал без проволочек, директор совхоза Э. Т. Айхлер не возражал (это его дочь Гильда работала в редакции машинисткой), и уже второго октября 1972 года я вышел на работу в качестве штатного