Год дракона. Надежда Сухова

ещё эти страховки работали на сто процентов, – Вовка подбросил тетрадь на руке и положил её на стол. – Человек может пролистнуть страницу с заклинанием, может защититься от него тайным знаком. Дневник может попасть в руки существа, на которого не действует заклятье. Поэтому я важные вещи писал на других языках. Есть надежда, что читающий ими не владеет.

      – Я точно не владею.

      – Я тебе расскажу, что там написано. Если ты захочешь это знать.

      – Для начала расскажи, кто такие Горыныч, Шу и двуглавый.

      – О! – Вовка расплылся в улыбке. – К Горынычу мы с тобой поедем на следующей неделе. С Шу ты познакомишься в апреле: раньше просто нет смысла везти тебя. Насчёт двуглавого не знаю. Пока он не изъявил желания встречаться с тобой, и поэтому я вряд ли имею право рассказывать тебе о нём.

      – Понятно. Ты поохотился?

      – По мне не видно?

      Я окинул брата взглядом. Выглядел он посвежевшим.

      – Если у тебя есть какие-то вопросы по записям – задавай, – Вовка сел на свою кровать.

      – Ты не закончил расследование.

      – Закончил, просто не стал писать его результаты. Во-первых, потому, что сам долго не мог принять это. Во-вторых, глаза на произошедшее мне раскрыл Горыныч, и я много времени потратил на то, чтобы опровергнуть его теорию. Но получилось, что я её доказал. В-третьих, результаты показались мне очень личными, и если бы дневник попал в чужие руки, это могло бы сыграть против меня. Ну и в-четвёртых, к тому времени я набрал столько новой и порой противоречивой информации, что она требовала немедленной систематизации. Это показалось мне наиболее важным, и я бросил описывать расследование.

      – Так чем всё закончилось в итоге?

      – Самоубийством. Во время перестрелки у моего отца случился выброс адреналина, и внутренние барьеры не выдержали. Сослуживцы рассказывали, что он просто взял и вышел из укрытия, как ребёнок, которому надоела игра. Думаю, он в этот момент просто отчаянно хотел, чтобы всё закончилось. И всё закончилось.

      Я молчал, опустив глаза. Какие-то реплики вертелись у меня в голове – возражение и сочувствие, но я не произнёс ни звука. Я вдруг отчётливо представил, что именно чувствовал Сергей Ермоленко в тот момент, когда шагнул под пули. Это чувство показалось мне знакомым, хотя я никогда не ощущал явного желания покончить с собой. Но именно это внезапное понимание поступков незнакомого мне человека и удержало меня от дальнейших расспросов. Просто я почувствовал: Вовка прав.

      Его, наверное, удивила моя покладистость, потому что он прервал молчание:

      – С твоим отцом было так же. Я не знаю, что сыграло роль капли, переполнившей чашу, но он…

      – Слушай, разве можно легковой машиной пробить ограждение моста? – перебил я брата.

      – В том месте – да. Мост был старый, железо проржавело. И если бы удар пришёлся по касательной, то есть если бы твой отец врезался в заграждение по ходу движения, возможно, они с мамой остались бы живы. Но он вырулил