Печатник. Печать Тьмы. Иван Владимирович Магазинников

столько комплиментов, как сейчас, она не получала за всю свою жизнь.

      Айвен бросил быстрый взгляд на левую руку торговки и с удовлетворением отметил, что на безымянном пальце ее блестит обручальное кольцо. Точнее, обручальный браслет, если судить по толщине этого самого пальца.

      – Увы и ах, но что я вижу! На хрупкой ручке сверкает серебро! Ты отдана другому, любовь моя? Мое сердце разбито! Я унижен, я в отчаянии, я погибаю от неразделенной любви! Пойду, повешусь и напьюсь…

      Закончив свою тираду, он резко развернулся на каблуках и зашагал прочь отсюда. Но с удивлением заметил, что сдвинулся с места всего лишь на фут, да и то – не в перёд, а вверх. Обхватив его своими ручищами, громила приподнял юношу над землей, не позволяя ни уйти, ни вытащить оружие.

      – Ты трогал его, сопляк! Ты обтискал яблоко, и теперь его никто не купит даже за полцены, – человек-боров развернул Айвена к себе лицом и поставил на землю, крепко придерживая при этом за плечо.

      – Можно подумать, я первый! Да за семь медяков я себе несколько золотых эрийских яблок куплю! А на этом яблоке рота мух именины справляла, вон, засиженное какое!

      – Плати! – сжал его посильнее громила, и ребра начали легонько потрескивать.

      – Сколько? – обреченно вздохнул вор, понимая, что избежать платы не удастся.

      – Четыре медяка.

      – Я правильно расслышал? Потрогать вот это гнилое яблоко стоит четыре медяка?

      – Мало? Могу накинуть, – ухмыльнулся гигант, демонстрируя дыру на месте двух передних резцов.

      – Эх, Иноша на тебя нет. Ладно, вот твои деньги, – юноша повернулся к торговке, – Наше счастье было таким недолгим, таким скоротечным, любимая. Я ухожу, оставив с тобою свое сердце и эти четыре монеты. Не забывай      меня, о прекраснейшая!

      Громила отпустил его, и Айвен припустил восвояси, стараясь как можно быстрее покинуть свою «возлюбленную».

      Отдышавшись, он снова неспешно двинулся между палаток, вскользь осматривая лотки, заваленные товарами, и вслушиваясь в столь привычный и ласкающий слух базарный гул.

      – Сладости! Хешемские сладости! Такие сладкие, что сами к рукам липнут! Раз укусишь – целую седьмицу рта не раскроешь!

      – А кому хлопушки-веселушки? Есть простые, есть заморские гномьи-алхимические, а есть и настоящие хеонские, волшебные!

      – Череп люркера! Настоящий череп болотного люркера! Толченый исцелит от мужского бессилия, а заваренный – от женских дней!

      – Дурак ты, Серемин, от мужского бессилия не череп, а рога люркерские нужны!

      – Толочь, или заваривать?

      – Приматывать, балда деревенская!

      – Снимаю сглаз и порчу, гадаю по руке, по деньгам и потрохам. Потроха и деньги – ваши, предсказание – мое!

      «Райское место и целая куча нереализованных возможностей!» – мысленно улыбнулся Айвен.

      «Только не для такого неудачника, как ты!» – услышал он вдруг чей-то голос.

      – Ой, приятель, зря ты меня обидеть пытаешься, – злобно прошипел юноша