Враг мой: Сокол для Феникса. Ай Риш

болтать нужно, вот и треплется.

      – Казимир, – поморщилась княжна. – Он был супругом сестры моей. Мирославы, покуда она не умерла… – повисло молчание. – Никто! – отрезала хмуро Любава, даже пальцем пригрозив, не пойми кому. – Мне никто их них не приглянулся! – вторила с нажимом.

      – Что, и парнишка? – вскинула брови Боянка.

      – Дык он мертвец! – упиралась княжна. – Мне что, за мертвеца выходить? – ощерилась зло.

      – И ничего он не был мёртвым, – перечила боярышня. – Ежели только вначале таковым показался, – заворчала. – А потом… ничего так… даже хрипел и кровью плевался.

      Княжна уставилась на подругу, будто она – нечисть во плоти.

      – Что? – недоуменно всплеснула руками Кольнева. Косу растрёпанную на спину смахнула.

      – Ты что, – пришло озарение, от которого у княжны глаз нервно задёргался, – тоже их всех видела? – продолжала таращиться Любава. Тут и Боянка перестала рубаху сушить.

      – Ну видала, и что с того?! – Тряхнула головой. – Мне же интересно было. Куда ты так зачарованно смотрела, тянулась… Потешно так постанывала: «Нет… нет…», – иронизировала, искажая дурашливо голос, пытаясь княжну изобразить.

      – И что теперь? – пропустила мимо ушей издёвку подруги и рьяно принялась выжимать рубаху Любава, пританцовывая у костра. – Думаешь, сероглазый мой суженый? – задумчиво помолчала и уточнила: – Или твой?

      – Твой, – но в голосе Боянки не прозвучало уверенности. – С чего мой-то?

      – Но ежели и ты высматривала своего, стало быть… – Любава осеклась. – Может он твой? – разъяснила свою мысль.

      Боярышня скривила лицо:

      – Неа, разве ж такое может быть?

      – А мне почём ведомо? – фыркнула Любава. – Тем более он мне не приглянулся. Мне Иванко люб! – упёрлась в стук своего сердечка от думы о кузнеце. Тепло полилось по телу, на душе хорошо стало. – Не может он моим быть.

      – Зря ты так. Суженый на то и суженый. Так судьба велит.

      – Сильные духом сами свою судьбу куют! – поумничала Любава, вспомнив диковинную фразу одного из воинов чужих земель, проездом остановившимся в княжестве отца. – Так что забирай этого! – смилостивилась. – Сероглазого…

      – Да я не против, – склонила голову Боянка. – Только где ж его искать-то…

      Княжна хотела было колючкой ответить, да женские весёлые крики на воде дальше по берегу спугнули мысль. Следом в лесу шорохи уплотнились, послышались гулкие голоса мужчин.

      – Быстро, – заторопилась княжна, развязывая свой узелок, в котором сухая рубаха была. – Дурни всё папоротник ищут, – пшикнула смешком в кулак. – Никто никогда не сыскивал, а наши рыщут… Авось, да кабы…

      – И не говори, – поддержала Боянка подругу, спешно облачаясь в сменную одёжу. – Всё им чуда надобно. А чудо-то вот! – на себя намекнула, чем вызвала очередной смешок Любавы.

      – Глупая, – махнула ладошкой. – Не дай бог нас заприметят! – понёву накинула поверх рубахи. – В ночь Купалы поцелуи не возбраняются!.. – верёвочным