Венки Обимура. Елена Арсеньева

которая прекрасней, которая горячей.

      – …Господи! – крикнул Егор, и никто на свете не мог бы объяснить сейчас, то ли призвал он неведомого, то ли слов иных, чтобы восторг свой излить, не мог сыскать.

      Уткнулся лицом в землю, обнимая ее. Где красавицы? Где он сам?

      Смятые венки. Смятая трава. Звезды смотрят. Тишина в лесу. За деревьями река сверкает.

      – Что это?! – заломил руки Егор, бросаясь от дерева к дереву.

      Ветви, поддерживая его, молчали, будто заколдованные.

      – Что?..

      Засветились впереди то ли светляки, то дальние костры. Нет, это свечки горели в руках юных дев, что одна за другой входили в серебряные воды Обимура, снимали венки, ставил! в них свечечки и пускали те венки по течению Тихо было, тихо, тихо-то как… Не шелохнет ветер самой легкой былиночки, не качнет дерево самым малым своим листочком. Не плеснет и волна, словно опасаясь загасить хоть одну свечу. Ведь так испокон веков гадают красные девицы в купальскую ночь о судьбе своей. У которой свеча скорее погаснет, та и умрет раньше. Ох, не любит Судьба, когда ее пытают! Ох, и любит русская душа Судьбу пытать…

      Струилась неслышно белая река. Словно от самой луны, от самого края небес текла она, столь чиста и светла была вода ее. И, как в зеркале, отражалось в ней разноцветье венков, трепет огоньков-судеб. А вслед плыли, переливались голоса:

      Уж и что это во чистом поле за травонька,

      Что во чистом за муравонька?

      Она день-то растет, ночь шатается,

      По чисту полю расстилается.

      Уж и что это во поле за цветики,

      Что во чистом за лазоревые?

      По зорям они цветут, в день осеются,

      С шелковой травою совиваются…

      – Господи! – опять воззвал Егор и, не зная, как справиться с тем, что пело в сердце и теснило грудь, ринулся с обрыва.

      Он замер над рекой – и, в новом порыве счастья, медленно, медленно, медленно опустился на воду, обернувшись пышным, душистым венком. Тоненькая свечечка ровно горела меж цветов, и если бы истинному травознаю попался тот венок на глаза, узрел бы он и Плакун-траву, и Одолень, и Разрыв, и даже зимний, полуночный Нечуй-ветер.

      Плыл да плыл венок по глади Обимура, и давно уж отстали, пошли ко дну другие веночки, давно уж угасли, догорели все свечки, лишь одна свеча – жизни Егора – сияла и не меркла, суля тому, кто возжег ее, долгую, долгую жизнь, протяжную, словно песня.

      Уж и что это во поле за цветики,

      Что во чистом за лазоревые?

      По зорям они цветут, в день осеются,

      С шелковой травою совиваются.

      Уж и что это у меня за мил друг,

      Что за милый друг, за душа моя!

      Он ни день, ни ночь мне с ума нейдет,

      Мне с ума нейдет, с крепка разума…

* * *

      Управление космического надзора.

      По делу о строительстве завода ш-ф-в к-ты

      Ар К.Б.О.С. Труге

      Глубокоуважаемый К.Б.О.С.!

      Вторично обращаю Ваше внимание на чрезмерно затянувшееся мое наказание, которое самым печальным образом сказывается на судьбе Изгнанника № 1. Не вдаваясь в анализ происходящего с ним, замечу, что такое обращение