Проклятое поместье. Ужасы, мелодрама. Александр Смолин

за выселение и перечислить деньги на счет пансиона для стариков. Ознакомьтесь, пожалуйста, с нашими бумагами.

      Мечты разлетаются вдребезги, а настроение тут же портится. Без церемоний я захлопываю перед ним дверь.

      – Нахал!

      Какие уж там комиссии? Моя персона интересна только потерявшим стыд коммунальщикам и риелторам, жаждущих выгодно продать захудалый клочок земли.

      – Госпожа Трис! – кричит из-за двери проходимец. Его голос теперь звучит издали: – Мы слишком долго терпим ваше упрямство! Вам лучше принять наше предложение, пока оно есть. Ваша задолженность по налогам настолько велика, что не будь вы в преклонном возрасте, то давно уже мотали срок на Скалистом побережье с конфискацией имущества и штрафом. Это весьма щедрое предложение. Соглашайтесь! Мы подберем для вас лучшее место.

      Я прижимаюсь к дверям спиной. Мне хочется, чтобы незваный гость оставил меня в покое, и я решаю, что если не буду отвечать, то он уйдет. А пока тянется томительное ожидание, я разглядываю собственную комнату, и тут мой взгляд падает на соседние слева дубовые резные створы, обитые железными узорами – двери в запертую парадную комнату. На одной створке виднеется замочная скважина, прикрытая ржавым язычком. Что-то таинственное может меня там ожидать.

      – Госпожа Трис!

      Он снова меня пугает!

      – Убирайтесь прочь с моей земли, пока я не спустила на вас собаку!

      Надеюсь, что я припугнула его как следует и теперь он уйдет, хотя собаки у меня никогда не было. Теперь я начинаю об этом жалеть…

      Снаружи слышится недовольный кашель, а после, инспектор позволяет себе неслыханную вольность:

      – Старая карга!

      Он думает, что я не только старая, но и глухая. Да кем он себя возомнил?! Какая наглость! Я вижу недопитую чашку чая на столе, беру ее и иду к двери.

      – Хотите, чтобы я вам открыла? Сейчас я открою, господин инспектор!

      Распахиваю дверь и плескаю чай ему в лицо. Надеюсь, он все еще горячий.

      Щеки инспектора вспыхивают огнем, но я не даю ему раскрыть рта:

      – Плебейское отродье! Как смеешь ты называть меня каргой? Я графиня Орлиянская, фрейлина и любимица королевы! За такие слова в мое время тебя бы сослали на каторгу и отрезали язык, червь! Возвращайся к своим господам плебеям и передай им, чтобы не тратили попусту мое время!

      Лицо этого мерзавца искажает страдальческая гримаса. Он вытирает очки и, пытаясь сохранить хладнокровие, говорит через нос:

      – Я вас умоляю, госпожа графиня, манерам, так и не научились? Мы живем в свободном мире, где все равны, и если вы этого принять не хотите, то помнится мне, вас, с позором выставили со двора, дав вашей графской особе, извините, хорошего пинка под зад. Так что ваши титулы – мыльный пузырь. Я зайду к вам на следующей неделе, Трис, и надеюсь, вы будете более сговорчивы.

      Я смотрю на него с полным презрением. Облокачиваюсь на трость, поднимаю подбородок, и, расставляя паузы, спокойно парирую ответ:

      – Я, инспектор… может и потеряла в глазах