Чёрный шар для кандидата. Ренат Янышев

устроился за столом сочинять письмо московским визитёрам.

      Володя, вернее Владимир Валентинович, параллельно со мной по весне защитил докторскую диссертацию, и потому особенно живо примерил на себя подобный выверт. Ни он, ни я заветные корочки ещё не получили.

      Все с воодушевлением расписались под «ответом Чемберлену», и в принципе, столбец фамилий под воззванием стал выглядеть неслабо: сплошные к.п.н. и д.п.н., профессора и доценты. А профессор Румянцев (так сказать, брэнд нашего института на международной арене), внезапно воодушевившись всеобщим порывом, изъявил желание лично вручить ноту.

      Я пыталась протестовать, поясняя, что завтра принесу свои протоколы и комиссия убедится, что все по-честному, без подлогов, но Румянцев, пристроив трость под подмышкой, как денди, отправился к Белявской.

      Во время заседания я совсем было успокоилась, но уже в конце рабочего дня, когда садилась в ласточку, то с неудовольствием обнаружила, что на меня уставился Пупс, прохаживавшийся по аллее между корпусами. У него даже бровь приподнялась от удивления. От хорошо просчитанного удивления. Такого, чтобы я заметила. Вот ведь гад.

      Что, разве не может быть у простого преподавателя психологии машины? Ну «Пежо-206», ну и что? Ничего. Да только я чуть не воочию увидела, как в голове у Пупса зашевелилась мерзким змеиным клубком масса вопросов, преимущественно нелицеприятных.

      Хлопнув в сердцах дверью, отчего ласточка негодующе вздрогнула, я завела двигатель и, не дожидаясь пока он хоть немного прогреется, рванула с места. И выворачивая на Московский проспект, в зеркале заднего вида заметила, что Пупс провожает меня иезуитским взглядом…

      …Дома, прямо в дверях, меня встретила Кармелита. Она вертела хвостом, как пропеллером и преданно заглядывала в глаза. Я разделась, гадая, к чему бы это и на всякий случай решила пройтись по квартире. Но, едва зайдя в кухню, поняла причину такого поведения – моя любимая кофейная чашка приказала долго жить. Кто-то её разбил вдребезги, смахнув со стола. И я догадалась кто. Кармелита осторожно следила за мной, не переступая порога кухни, но я её поманила к себе и, ухватив негодницу за ухо, грозным голосом спросила:

      – А ну, признавайся, кто это сделал?

      Только овчарка вдруг жалобно заскулила (хотя за ухо я ее потрепала совсем не сильно) и, вырвавшись из моих рук, бросилась в комнату. А уже оттуда донесся сердитый лай. Я поспешила на зов. Кармелита, припав к полу, яростно облаивала что-то под диваном. Пришлось и мне заглянуть туда. А там преспокойно спала (вернее делала вид) Кэри.

      – Так это ты разбила мою чашку? – ахнула я.

      На что кошка лениво открыла глаза и, потянувшись, сменила позу.

      – Ах ты, сиамская тварь! И ты даже не хочешь повиниться? – рассердилась я. – Тогда и я на тебя обиделась! Пока не извинишься, я с тобой разговаривать не буду!

      Мой спич воздействия не возымел. Кэри лишь нервно дёрнула хвостом, словно говоря:

      – Ах, отстаньте от меня!

      Ладно, я поднялась с пола и пошла на кухню убирать осколки, а заодно