Бегство в Египет. Петербургские повести. Александр Етоев

крестиках и жирных восклицательных знаках.

      Василий Васильевич пальцем провёл по карте, потом посмотрел вперёд, сравнивая натуру с изображением. Кивнул: всё, видно, сходилось. Потом закатал штанины и уверенно зашагал вброд.

      Женька медлил. Идти не хотелось.

      – Сюда. И ноги – ноги держите выше. Не то всякое может быть.

      Они достигли противоположной стены. Василий Васильевич остановился и пропел сипловатым голосом: «Трим-бам-бам». Потом повернулся к Женьке:

      – Я ведь тоже – хе-хе – того. В смысле музыки. Не на баяне, правда. На других инструментах. Но грамоту от ДОБРОХИМа имею. – И, снова затянув «трим-бам-бам», спросил: – Узнаёте?

      Женька пожал плечами.

      – Побудка. Ну а теперь?

      Женька опять не узнал.

      – «Похоронный марш» Мендельсона. Странно, что не узнали.

      Он замолчал и вновь посмотрел на карту.

      – Здесь, – сказал он решительно. И упёрся в стену рукой.

      Под рукой оказалась дверь. Она скрипнула и открылась. Василий Васильевич улыбнулся – скрип был очень знакомый.

      – Мендельсон, – подмигнул он Женьке и кивком указал вперёд.

      Из-за двери пахнуло сыростью. Показалась полукруглая стенка в пятнах люминесцентной плесени и чёрные решётки ступеней, бегущие по спирали вниз.

      – Идёмте. – Василий Васильевич тронул ногой ступеньку и, придерживаясь за низенькие перила, первым шагнул в колодец.

      – Здесь круто, смотрите под ноги – пятая ступенька шатается. С перилами тоже поосторожней.

      Теперь он что-то насвистывал. Женька шёл, стараясь не оступиться.

      – А «Танец с саблями» вы играете? Трудная музыка. У меня редко когда получалось. Но я как думаю: главное, если его исполняешь, нельзя забывать о саблях. В конце концов, об этом и танец – о саблях.

      Лестница не кончалась, она штопором буравила глубину, и в глазах рябило от веера однообразных ступенек.

      – Я ведь и стихи когда-то писал. Сейчас… как это… Ага, вот. «Раз Пахом понюхал дым и записался в ДОБРОХИМ». По-моему, хорошо, правда?

      Что там внизу, гадал про себя Женька. Какая жаба сидит там на дне колодца? И есть ли у него дно?

      – Ступенька. Осторо…

      Женька успел заметить лишь всполох чёрной диагонали да бледные огоньки пуговиц.

      Дружно загрохотали ступени. Руки, ноги, зубы, затылок и некоторые другие части организма директора дружно загремели им в такт. Но скоро звуки заглохли. Прозвучал прощальный аккорд, и тело Василия Васильевича благополучно достигло финиша.

      Дно у колодца было.

      В третий раз Василий Васильевич стал жертвой заботы о человеке, когда, поправив сбившийся галстук, бодро сказал: «Бывает» – и переступил какой-то очередной порог.

      Женька, уже привычный к этой его болезни, подождал, пока Василий Васильевич не освободит проход, и, дождавшись, шагнул за ним.

      Шагнул – и чуть не свалился тоже.

      Это было что-то вроде школьного кладбища. Скелеты, скелеты, скелеты, скелеты, скелеты,