Такая долгая жизнь. Записки скульптора. Григорий Ястребенецкий

и меньше времени.

      Я уже перестал смотреть в иллюминатор и начал прикидывать, как бы мне побыстрее добраться из аэропорта в центр города, как вдруг самолет приземлился еще раз.

      Летчики спустили металлическую лесенку, и в самолет поднялся мужчина с ребенком. В руках он держал десятку. Я вежливо уступил ему место и встал в проходе возле кабины пилотов.

      – Знаешь, – сказал мне летчик, – нам придется завернуть в Йошкар-Олу, а потом завезем тебя.

      Я понял, что открытия памятника мне не видать.

      Когда мы через несколько часов приземлились наконец в городе, куда я летел, уже темнело. Обалдевший от бессонной ночи, многочасового перелета, я вошел в здание аэропорта, не представляя себе, что же мне делать дальше, и тут я увидел спешащего мне навстречу Володю.

      – Молодец, что прилетел, – сказал он радостно. – Открытие прошло великолепно. Меня все поздравляли. Я уже взял обратные билеты. Через час-полтора наш самолет.

      От него попахивало алкоголем. В глубине зала в толпе провожающих я заметил местную журналистку. Глаза ее были заплаканными.

      Машина

      Посреди двора нашего дома – сквер. В сквере растут высоченные деревья, достигающие своими кронами седьмого этажа. А в семидесятые годы здесь росли жалкие неаккуратные кустики и обычный бурьян. Прямоугольник сквера, окруженный асфальтом как бы сохранял память о деревенской природе, которая существовала здесь до того, как построили дом.

      Вокруг сквера стояло несколько машин. Два «Москвича-401» и один «москвич» поновее. Самой роскошной машиной была моя бежевая «Волга».

      Зимой снег не убирался со двора. Пройти к двум дверям в жилых корпусах, дверям, которые язык не поворачивается назвать парадными, можно было только по узким, протоптанным в снегу тропинкам. В особо снежные зимы машины стояли, потеряв очертания, как высокие сугробы, искрящиеся под лучами солнца. Дети художников, живущие в нашем доме, залезали на крыши машин и лихо скатывались оттуда на санках вниз.

      Снег лежал таким толстым слежавшимся слоем, что, когда он весной стаивал, никаких повреждений от полозьев на поверхностях крыш и багажников обнаружить было невозможно.

      Покупал я свою машину с приключениями. Надо было отстоять трехлетнюю очередь с ночными перекличками во внутренних дворах Апраксина. Если пропустишь перекличку, тебя безжалостно вычеркнут из списка. Никакие справки от врача или документы о командировке с места работы в расчет не принимались. Очередь жила своей, ею же узаконенной, самостоятельной жизнью. Такие же очереди были и за холодильниками, мебельными гарнитурами и за многим другим дефицитом.

      И наконец подошла моя очередь на машину. Я внес в кассу магазина деньги и через месяц-другой получил долгожданное извещение о том, что могу прийти и выбрать машину.

      – Только не бежевую. Постарайся взять серую, мышиного цвета, – говорила Вика.

      «Волга» мышиного цвета была и моей мечтой. Перед этим у меня были уже два «Москвича-401», маленьких, темно-синих, лишенных всех необходимых удобств: печки,