Ничего святого. Степан Алексеевич Суздальцев

благо, данное каждому из детей. И я был безвинно этого блага лишён. Я не понимал, почему так случилось и что я такого сделал. Но когда всех моих одноклассников забирали мамы, а за мной приходила бабушка, мне становилось несколько стыдно. Я быстро успел стать главным хулиганом и любимцем класса, никому из ребят и не приходило в голову спросить меня, где моя мама, – все уже были достаточно взрослыми, чтобы понимать, какие вопросы людям задавать бестактно, особенно если бестактность может вернуться в трёхкратном размере.

      А когда Юрка рассказывал, что он подглядывает за мамой, мне было стыдно за него, – казалось бы, я не сделал ничего плохого, но, рассказывая о таких вещах, мой товарищ делал меня соучастником преступления, и мне было совестно.

      Но потом Юрка переехал, и мы с ним не виделись много лет.

      Всё изменилось в 2000 году. Мир оказался на пороге третьего тысячелетия, а я – на пороге отрочества. Моё беззаботное и счастливое детство, состоявшее из бабушки, школы и дворовых ребят, было разрушено в одночасье.

      Внезапно всё, что казалось мне незыблемым, рухнуло, словно Рим под пятой варваров. И варваром этим была женщина, которая меня родила. Это было в начале июня 1999-го. Мне было восемь лет, и я только что закончил первый класс.

      Мы с бабушкой ждали приезда дяди Гриши, который должен был отвезти нас на дачу на своём джипе. Зазвонил телефон, и я, как обыкновенно, побежал снимать трубку вперёд бабушки.

      – Привет, гном, – густым баритоном произнёс дядя Гриша. Он с самого детства называл меня гномом, потому что я, хоть и был высоким для своего возраста, всё же рядом с ним был гномом.

      – Привет, гигант, – сказал я.

      – Вы уже собрались? – спросил он. Разумеется, мы к тому моменту уже собрались, поскольку было два часа пополудни, а он обещал приехать к часу. – Ладно, скоро буду.

      Это его «скоро буду» обыкновенно означало, что он появится никак не раньше, чем через пару часов. И потому меня очень удивило, что в дверь позвонили спустя десять минут после нашего разговора.

      Я побежал открывать дверь, даже не спросив «кто там?», – я был уверен, что это дядя. Но на пороге оказался не он, а какая-то женщина. Хоть и прошло четыре года с тех пор, как она бросила нас, я сразу узнал её. Это была она – мама. Я уже привык думать, что этой женщины больше нет, по крайней мере, её нет в моей жизни, и она уже никогда в ней не появится. Но я ошибался.

      – Вася! – сладким и нежным голосом, в котором было столько неподдельной любви, столько теплоты и заботы, произнесла она. – Сыночек мой, здравствуй!

      Она перешагнула порог. Я попятился по коридору.

      – Сыночек любимый мой! Васенька! – Она протянула ко мне руки, а я стоял, словно кролик, заворожённый гигантским удавом. – Как давно я тебя не видела, как я соскучилась! – Слова её, сладкие, словно мёд, звучали так искренне. Думаю, она действительно верила в то, что мне говорила. И я тоже поверил. – Васенька, милый мой,