Политическая коммуникация: опыт мультимодального и критического дискурс-анализа. Людмила Куликова

некоторые ближе к центру, другие дальше. При этом речь не идет о расстоянии как таковом; идея в том, что люди склонны «располагать» людей и другие объекты по шкале отдаленности от «себя», используя свои предположения и установки. На этой оси представлены объекты, имеющие метафорическую «социальную» дистанцию, возможно, эксплицитно маркированную такими единицами, как «близкие отношения» (near relations), «тесное сотрудничество» (close cooperation), «дальние связи» (remote connection) и др.

      На оси, представляющей темпоральное измерение, t, время говорения «отсчитывается» от момента «сейчас» (now). Поскольку время может быть концептуализировано через «движение» в пространстве (например, посредством метафоры: the end of war is coming, we are approaching the end ofthe war), относительная дистанция по отношению к «себе» и событиям (также от «себя» и событий) может быть представлена как близкая (near) и далекая (distant): the revolution is getting closer, we are a long way from achieving our goals.

      Модальность (ось m) также может быть актуализирована по принципу отдаленности с началом оси в позиции «верно, правильно» (right), направленной к позиции «неверно» (wrong): far from the truth, he has gone too far, outside the norms ofconvention, beyond the pale. Наиболее показательны примеры, интуитивно связанные с инсайдерами и аутсайдерами: инсайдеры – это те, кто «стоят близко к», «соответствуют нашим стандартам»; от аутсайдеров ожидается противоположное, что, собственно, и считается морально или законодательно «неверным» и дистанцируется от «себя» [Chilton, 2004: 56–61]. Итак, П. Чилтон полагает, что на основе когнитивных процессов человек «располагает» свои аргументы и утверждения относительно других людей, социальных групп, объектов и т. п. в соответствии с тремя измерениями: временем, пространством и модальностью, приближая или отдаляя их по отношению к «себе».

      Данная модель, на наш взгляд, подтверждает тот факт, что в одной лингвокультуре возможны отношения чужеродности, которые проявляются в зависимости от позиции говорящего (пишущего).

      За более «радикальным» примером отношений чужеродности в рамках одной лингвокультуры можно обратиться к исследованиям народов, разъединенных в силу исторических событий несколько десятилетий назад, а сейчас вновь объединившихся. Так, Л. В. Куликова анализирует ситуацию в современной Германии, где, несмотря на объединение западной и восточной частей страны, проблема «внутреннего единства» остается актуальной как среди политиков, так и среди населения [Куликова, 2004б: 142]. То есть, будучи по сути одной страной, говоря на одном языке, люди разделены ментальной границей между двумя идентичностями, что порождает отношения чужеродности. При этом проявляется важная составляющая отношения к «чужим», когда «чужой» – это «тот, по отношению к кому я чувствую превосходство или подчинение» [Galasin’ska, Galasin’ski, 2003: 850]. Л. В. Куликова приводит исследование Г. Мааца с описанием особенностей общения между представителями восточных и западных немцев, в котором восточники постоянно испытывали «ощущение неполноценности и неуверенности в контактах с западными немцами», пройдя «попрошайничество и позу просителя». Тогда как для западников были характерны «щедрость, великодушие, постоянная