Манифестация факта в русском высказывании, или Событие выражения. Елена Осетрова

звуков и ау-диальном поведении людей), гаптику (то же, что «такесика»), ольфакцию (язык запахов), гастику (науку о знаковых функциях пищи и напитков), хронемику (наука о семиотических и культурных функциях времени), проксемику (символику человеческого пространства) и системологию (науку о системах объектов, окружающих человека, об их функциях и смыслах).

      С анализом невербальной коммуникации Г.Е. Крейдлин совмещает семантико-языковой подход, что возводит в программный методологический принцип: расшифровка жеста совмещается с данными о нем в русской языковой картине мира. Это позволяет автору прийти к выводу о том, что многие жесты зафиксированы в виде устойчивых номинаций, осваивая которые носитель языка постигает своеобразный учебник жизни – учебник невербального общения; ср.: потрепать по щеке, дать подзатыльник, подмигнуть, поцеловать, обнять, развалиться, сидеть нога на ногу и т.д. [Крейдлин 2000а; 2004].

      Отдельное направление усилий Г.Е. Крейдлина и его коллег – создание «Словаря языка русских жестов» [Григорьева, Григорьев и др. 2001]. Понимая русский язык тела как слаженную знаковую систему, авторы демонстрируют связь ее единиц с языковыми единицами – русскими жестовыми фразеологизмами. Описание жестовых эмблем дано через аппарат жестовых примитивов и организовано в лексикографические классы: для симптоматических жестов используется элемент выражает, а для коммуникативных – показывает. Так, жесты прерывания контакта с собеседником (заткнуть уши, закрыть лицо руками, отшатнуться) размещены в общей словарной зоне.

      Обратим внимание на то, что теоретики невербальной коммуникации последовательно разделяют, с одной стороны, знаки, сознательно используемые человеком, и, с другой стороны, физиологические незнаковые движения (чихание, подергивание ногой, опускание плеч), не имеющие прямой коммуникативной функции. Хотя подобные виды активности не входят в число приоритетных объектов невербальной семиотики, лингвистический интерес автора монографии распространяется в том числе и на них – на манифестации, свидетельствующие о всяком событии человеческой жизни, воспринятом опосредованно.

      В результате можно говорить об условной модели события выражения в научной картине мира. Его центральным элементом по преимуществу выступает неиндивидуализированный субъект, внутренний мир которого находит выражение через мимику, жесты и прочие внешние характеристики человеческого тела. В этой связи возникают классификации манифестирующих функций и манифестантов [Рейнковский 1979: 142–153 и сл.; Малкольм 1993: 82], положенные в основание практических руководств [Nierenberg, Calero 1971] и теоретических концепций [Nierenberg, Calero 1971; Крейдлин 2000а]. Понятия «выражение», «проявление», «манифестация» занимают главное место в терминологическом аппарате исследователей, поскольку феномены, которые они обозначают, исключительно важны в процессе познания человека.

      Однако научное представление о событии выражения может страдать ощутимой неполнотой: в ряде