Те, кого любят боги, умирают молодыми. Иван Александрович Гобзев

Несколько раз мы купались и много играли в бадминтон, я валялся в примятой траве и выделывался так, что всем вокруг тошно было. Наташа хохотала до слез и постоянно говорила, что я “дурак”, “придурок”, “идиот”, но очень по-доброму.

      Под вечер я выдохся наравне с её псом. Мне казалось, что нужно совершить какой-нибудь яркий поступок, и я решил нырнуть рыбкой с плотины. Ни слова не говоря Наташе, я направился к железному каркасу, залез на самый верх и оттуда уже помахал ей. Она зажала рот одной рукой, а другой показала мне, чтобы я немедленно слезал. Но не тут-то было. Собравшись с духом, я как-то странно подпрыгнул и полетел головой вниз. Глубина под местом, где я стоял, оказалась небольшой, всего полметра, и я воткнулся головой в песок.

      Меня достали какие-то парни, которые прыгали с другого края плотины. Положили на траву, похлопали по морде, увидели, что я остался жив и ничего не сломал, и пошли нырять дальше.

      Серьёзный разговор

      С этих пор всё чаще Никита уходил к Игорю, и долгие ночи они просиживали на веранде при свете телевизора, а Маша сидела с ними как бесплатное приложение и не сводила глаз с моего брата.

      Я же стал навещать Наташу, вернее, я ждал у её калитки, пока она не выкатит на своём большом велосипеде, и вот уже мы гнали в рощу, хохоча и дурачась, как дети. Я бы предпочёл целовать и раздевать её, прижав к берёзе, но нет – мы сидели в роще на лавочке над обрывом и любовались рекой в камышах и черными лебедями. Да и Наташин пёс не сводил с меня глаз, и я откровенно боялся его. Мы беседовали с ней, как правило, непонятно о чём, но иногда и о конкретных вещах. Как-то, сидя вот так со мной на лавочке, она сказала:

      – Мирослав, почему вы всё время пьёте? Ну Игорь-то ладно, он ветеран и алкоголик, а Никита-то что? Он же маленький ещё. Вы одним днём живете. Так нельзя.

      – Не знаю, честно. Я как-то спрашивал, но Никитка отвечает, что надо так, и всё.

      – Эх, они же сопьются… Повлияй, поговори с ним. Он же такой молодой, красивый… Сексуальный.

      – Что??? В смысле?

      – Ах, Мирослав, ну вечно ты к словам цепляешься, дурак! Без смысла. Пойдём.

      – Куда? – я прямо испугался, что сказал что-то не то. – А… Можно тебя поцеловать?

      – Можно. Было бы. Если бы ты не говорил тут глупости, – и она с укоризной посмотрела на меня, как будто я серьёзно провинился.

      Мы встали и пошли по травке, а отвратительный пёс стал виться вокруг, тявкая и визжа.

      – У-тю-тю, мой Церберочек, у-тю-тю, собачка, хоросий, лясковый… – Наташа схватила его за морду и стала тискать.

      – Я вот только спросить хотел… – начал я.

      – Ну? – и она взглянула на меня свысока, хотя я был выше на две с половиной головы.

      – А я как, сексуален хоть немного, или только Никита?

      – Только одно у тебя в голове. Ну только одно! Всё. Ты испортил мне настроение. Идём по домам.

      – А когда мы увидимся?

      – Я подумаю.

      – Завтра зайду за тобой?

      – Ох, Мирослав, посмотрим. Посмотрим.

      Я проводил её до